— Так ты-то что не купил? — насмешливо спросила Маняша. — Или покупаешь, да все мимо.
Дядя Лукьян замотал головой.
— Не-е, Маняха, я не покупаю. Такая у меня установка: я против частной собственности. Она, проклятая, закабалит до смерти.
— А я, думаешь, за нее?
— Ну вот. Все за нее, Маняха. Как погляжу кругом, сердце кровью обливается. Рвут друг у друга. Дай побольше.
— Один ты, значит, против?
— Я лично против, — подтвердил дядя Лукьян. — Вона, гляди, какие у всех дома. Хоромы! А я живу скромно.
— Так это от лени. Ты смолоду не любил работать, дядя Лукьян. Не пахал, не сеял. Все разговоры тебя интересовали.
— Ну вот, — недовольно поморщился дядя Лукьян. Он уже опустил руки и посторонился. — Ты, невеста, не говори про то, что не знаешь. Пра слово.
— А ты меня тоже не учи, чего мне покупать, а чего нет.
— Зря, зря. Пожалеешь.
Но дядя Лукьян уже потерял интерес к лотерейным билетам и к мотоциклу.
— Вот, — сказал он, вытаскивая из кармана просторных сатиновых шаровар газеты. — Свежие номера. Каждый день покупаю. Моя страсть. Сейчас сяду, почитаю. На душе светлее станет. Правильно говорится: просвещение. Пра слово.
— Ну, ну, читай, освещайся, дядя Лукьян… Ой, да я-то что с тобой время трачу! — вскрикнула Маняша. — Мне же по такому делу надо!..
И она, забыв о Родимушке, кинулась вниз, в овражек, чтобы поворотить там направо, к дороге.
3
На всю жизнь запомнилось Маняше, как Пашка Кривобокова, изнемогая от смеха, приседала и хлопала себя ладошками по тугому подтянутому животу, а изо рта у нее высовывался красный и острый, как жало, язык.
Маняша вспоминала это с душевным содроганием не год и не два. Вот уж врезалась так врезалась в память эта картина! Гибкая была Пашка и не костлявая, она была откормленная, обласканная, дьявол ее побрал бы! Закипало в душе у Маняши, когда она об этом думала. Но со временем боль утихла, успокоилась, и черное в душе у Маняши осело и потерялось на глубине. Пашка исчезла в сорок втором, в ноябре или, может, в декабре: связалась с каким-то интендантом и укатила за ним не то в Омск, не то в Новосибирск.
Маняша этого интенданта видела: пожилой, с бородкой, в шинели чуть ли не до пят, очки на носу. Никто не знал, но и так видно было, что Пашка моложе его лет на двадцать. Что ее в старике прельстило? Был он, этот интендант, полковником. Может, полковничья должность и прельстила. Чин не маленький, почти генерал. Знала Пашка, на что шла, если без сожаления бросила свою «хлебную», можно сказать золотую, работенку. Уезжала, надеясь на лучшее.
