Женя и Татьяна, в то время еще маленькие, были из той самой богатой семьи (дальняя родня по отцу), которая когда-то посылала матери Дмитрия Николаевича посылки и деньги. Покровительственный и высокомерный тон Татьяны по отношению к нему отчасти тем и объяснялся — она отлично помнила, что Дима был «сын несчастной Любочки».
Последний раз он приезжал к Обелину незадолго до войны. Город был совсем не тот, каким он помнил его в детстве.
Вечером проводница принесла чай, и Дмитрий Николаевич заговорил с ней — стариков не было в купе. Ее звали Лизой Толмачевой. Семнадцать лет. Кончила десятилетку и работает первый год. Эта поездка — ее первый рейс.
— Что ж, нравится вам?
Она потупилась:
— Я сдавала в медицинский…
— Понимаю, — сказал Дмитрий Николаевич горячее, чем ему хотелось бы. — Вы хотели стать врачом?
В первый раз она подняла на него глаза и, как ему показалось, вложила в свое «да» особый смысл — как бы доверилась ему. И тень расположения затеплилась в ее глазах. Беря из рук ее стаканы с чаем, он сказал:
— Ну, ничего. Здесь ведь тоже интересно: люди, встречи, новые города. Был бы я молодым, и я все это оценил бы. Да и сейчас ценю…
Она оживилась:
— Да, да. Мама не хотела меня отпускать. Ей не советовали. Но она умерла вдруг. Скоропостижно. И некому стало за меня бояться…
— И никого родных не осталось?
— Так… дальние.
— Жить — значит находиться в переменах… Чтобы все время настигало новое, — сказал Дмитрий Николаевич с наигранной бодростью, стесняясь и не умея выразить сочувствие ее горю.
Ничего не ответив, она опять опустила глаза, может быть браня себя за откровенность: «Какое ему дело до моего горя и одиночества».
Конечно, ему следовало сказать ей что-нибудь в утешенье.
— Прелестно, — обрадовался старик сосед, входя. — Здесь угощают чаем? Уж вы и нам, пожалуйста, принесите, — обратился он к Лизе.
— Возьмите. У меня осталось как раз два стакана…
— Ляля, нам этого будет достаточно? Тебе ведь нельзя много пить.
Старушка («называл бы уж хоть Лелей, что ли») кивнула:
— Достаточно, я думаю. Только он у вас холодный…
— Губы обжигает, — сказал Дмитрий Николаевич.
Лиза, подхватив пустой поднос, повернулась к выходу.
— А деньги, Лиза! — закричал Дмитрий Николаевич и торопливо обшарил карман.
— Потом получу. Вам еще далеко ехать.
— Расплачиваются на месте. Мы будем пить чай еще много раз. Да куда же вы торопитесь, милочка? Ну-ка, скажите нам, что это у вас за нашивки? — и старичок коснулся красной повязки на Лизином рукаве.
