– Да. Вы сказали, что он всегда отдавал вам свою утреннюю газету. «Таймс».
– Да, сэр. Однажды он сказал мне, что выписывает ее из-за объяв. Ну, знаете, объяв о работе.
– А в понедельник утром он отдал вам газету?
– Обычно он отдавал мне ее днем. В понедельник днем, да, сэр.
– Полагаю, тем утром не произошло ничего особенного.
– Нет, сэр.
Очевидно, Вулф уловил, как что-то мелькнуло у нее в глазах, некое едва заметное движение, ускользнувшее от моего внимания. Во всяком случае, он настоял:
– Точно ничего особенного?
– Нет, сэр. Кроме… Ну конечно… Вырезка!
– Вырезка?
– Он вырезал кусок газеты. Большой кусок.
– А он часто делал вырезки?
– Да, сэр. В основном объявы. Может, только их и вырезал. Я заворачивала в газеты отбросы, и мне приходилось просматривать, нет ли в них дырок.
– Но это был большой кусок.
– Да, сэр.
– Значит, не объявление. Вы уж простите меня, мисс Фиоре, что я не говорю «объява». Предпочитаю не употреблять это слово. Значит, из понедельничной газеты он вырезал не объявление.
– Ах нет, это было на первой полосе.
– Вот как? А он когда-нибудь до этого делал вырезки на первой полосе?
– Нет, сэр. Точно нет.
– Ничего, кроме объявлений?
– Ну, я не совсем уверена в этом. Пожалуй, только их, мне так кажется.
С минуту Вулф сидел, опустив подбородок на грудь. Затем повернулся ко мне:
– Арчи, дуй на Сорок вторую улицу и привези двадцать экземпляров понедельничной «Таймс».
Я был только рад взбодриться. Не то чтобы наметился повод для воодушевления. Я понимал, Вулф всего лишь нащупал единственную трещинку, из-за которой мог бы блеснуть свет. Я не ожидал ничего особенного и полагал, что он не ожидает тоже. Однако июньская ночь выдалась чудесной – прохладной, но спокойной и приятной, – и, мчась через город к Бродвею и поворачивая на север, я с удовольствием вдыхал свежий воздух, подставляя лицо ветру. На Таймс-сквер я приметил знакомого копа Марви Дойла, который раньше патрулировал Четырнадцатую улицу, и он позволил мне поставить машину на обочине Бродвея, пока я перебегал улицу к редакции «Таймс». Тротуары были запружены толпами зрителей из театров и кино, решающими потратить пару баксов в нелегальном кабаке или десять центов в «Недиксе».
Вернувшись в кабинет, я обнаружил, что Вулф предоставил девушке передышку. Он велел Фрицу принести пиво, и теперь она отпивала из стакана маленькими глотками, словно горячий чай. На ее верхней губе осталась полоска высохшей пены. Сам он прикончил три бутылки, хотя я отсутствовал не дольше двадцати минут. Стоило мне войти, как он объявил:
