Но то целое, которым только и может быть возбуждено в нас это чувство – любовь и борьба, своеобразие и единство в природе, через которые она становится целым для нас – легко ли это найти непосредственно в природе? Нет, именно в том и дело, и именно потому встречается так мало истинно-религиозного наслаждения природой, что наше сознание склоняется в совсем иную сторону, и мы непосредственно воспринимаем это единство в глубине души, и лишь позднее, истолковывая его, переносим его на телесную природу. Поэтому душа есть для нас как местонахождение, так и ближайший мир религии; во внутренней жизни отображается вселенная, и лишь через духовную, внутреннюю природу нам становится понятной телесная природа. Но и душа, чтобы создавать и питать религию, должна действовать на нас, как мир и в мир. Позвольте мне открыть вам загадку, которая почти недоступно скрыта в древнейших памятниках поэзии и религии. Пока первый человек был наедине с самим собой и природой, над ним, правда, властвовало Божество, оно обращалось к нему в разных формах, но он не понимал его, ибо не отвечал ему; его рай был прекрасен, и с прекрасного неба ему блистали звезды, но дух его не раскрывался для мира; он не развивался также изнутри, из глубины своей души, и дух его обуревался лишь тоскою по миру: и вот он собрал вокруг себя всю животную тварь, ища в ней мира. Тогда познало Божество, что его мир – ничто, пока в нем человек один, оно создало помощницу человеку, и лишь тогда пробудились в нем живые и одухотворенные звуки, лишь тогда перед его глазами создался мир. В плоти от своей плоти и в кости от своей кости он открыл человечество, предчувствуя уже в этой первичной любви все направления и формы любви, и в человечестве он нашел мир; с этого мгновения он стал способен слышать голос Божества и отвечать ему, и кощунственное нарушение законов Божества уже не лишало его общения с вечным Существом. В этой саге рассказана история каждого из нас. Тщетно все для того, кто сам себя уединяет; ибо, чтобы воспринять в себя жизнь мирового духа и иметь религию, человек должен сперва найти человечество, и он находит его лишь в любви и через любовь. Поэтому то и другое столь тесно и неразрывно соединено между собой; жажда любви, всегда удовлетворяемая и вновь пробуждающаяся, вместе с тем становится для него религией. Каждый горячее всего объемлет того, в ком для него яснее и чище всего отражается мир, каждый любит нежнее всего того, в ком он мнит найти соединенным все, что ему самому недостает, чтобы составить человечество; и точно так же каждому святее всего те религиозные чувства, которые выражают для него бытие в целостном человечестве – будь то как блаженство или как потребность.
