– Почему монастырь решил обзавестись таким большим хозяйством?
– В этом, во-первых, есть необходимость, потому что все-таки нужно довольно большое количество средств, чтобы содержать монастырь, да, вот на те же продукты питания. Соответственно, если мы имеем что-то свое, то это нас избавляет от необходимости большое количество закупать всего. Потом, монастырь все-таки помогает и другим тоже, допустим, да? К нам приходят люди, просят о какой-то помощи. Мы продукты распространяем, допустим, среди бездомных, вот, готовим что-то или просто продукты даем. Соответственно, это всегда нужно. Поэтому, так как монастыри на Руси всегда имели свои какие-то хозяйства – поля, леса и так далее, то есть занимались сельским хозяйством, для нас это такое традиционное, в общем-то, дело. Поэтому это было такое естественное направление развития монастырской жизни. Все-таки в старой Руси, в старой России в основном население монастырей, насельники – это были крестьяне, для них это был привычный труд. Они с детства могли доить корову, ее пасти, перерабатывать все. Сейчас это все городские жители. Поэтому для нас, для меня в частности, это было совершенно новое такое направление. Но тем не менее это, в общем-то, все вполне по силам, легко, потому что получается, что с этими животными познакомившись однажды, к ним быстро привыкаешь, начинаешь про них с радостью что-то узнавать. И, в общем-то, это совершенно приятный человеческий труд.
В детстве и юности иеромонаха Иннокентия звали Геной Ольховым. Его отец, профессиональный экономист, взлетел по советской номенклатурной лестнице, и семья переехала из Волгоградской области в Москву.
– А в юности кем вы хотели стать?
– Вот совсем в детстве хотел стать водителем автобуса, это моя была мечта. Но потом, конечно, когда уже были школьные годы, то уже тоже менялись и какие-то устремления. Ну, тогда я был далек от Церкви и поэтому, естественно, хотел поступить в институт, может быть, в университет. Вот готовился к поступлению в МГУ на геологический факультет, как-то привлекала такая романтика геологическая.
Вот в середине 80-х годов, когда такая свобода появилась, когда вот этот наш атеистический такой пресс разрушился, когда мы поняли, что, в общем-то, мир гораздо более разнообразен и более сложен, чем тогда нам пытались представить, то начались, конечно, духовные искания. Пытались изучать и восточную какую-то философию, буддизм, всевозможные йоги, ходили вокруг да около. Кто-то католичеством заинтересовался, тогда уже как-то все это было возможно.
