Как долго — как ужасно долго — как ужасно много времени прошло с тех пор, как я писала Вам. Вероятно, в последний раз это было после случившегося несчастья. И я знаю — Вы вовсе не будете рады, получив мое письмо. Я как будто вижу ваше смущенное лицо в Вене. «Что я могу сделать на земле для этих бедных иностранцев?» — эти «отрывки», возможно — «как мне забыть?». Теперь я несколько недель боролась с собой, с непреодолимым желанием написать Вам. Как я могу обратить на себя его внимание, когда он, вероятно, безвозвратно бросил нас, старых друзей? Все равно, это неправильно, Это какое-то извращение — мне писать Вам. Но, Господи Боже, у Вас свой собственный путь — и это Ваше дело. Почему я должна играть по Вашим правилам, даже если это означает, что я должна на мгновение высунуть голову из-за укрытия? Так мило было это предназначенное мне Ваше «С меня довольно!», даже если моя гордость должна будет претерпеть еще одно унижение. Много еще времени пройдет, прежде чем будет это окончательное «С меня довольно», и это будет слишком поздно для того, чтобы писать или не писать и гордость моя пусть станет пищей червям. — Но довольно вступлений. Итак, мы вновь приехали в первый раз за много лет на научный конгресс в Кенигсберге[1]. Там я встретила много венцев из нашего ученого братства и таким образом обнаружила, что наш старый друг, наш «экс-друг», было бы более грубым, но более точным выражением, — «маленький Витгенштейн» стал в конце концов чем-то значительно большим, чем деревенский учитель, и здесь о нем очень высокого мнения. И вот, важно это для Вас, или безразлично, или даже неприятно, я должна рассказать Вам, как исключительно, в самом деле, исключительно приятно мне было все это слышать. Ведь в конце концов я верила в Вас, когда Ваши прожекты — как бы назвать их точнее? — были так изменчивы, и было вовсе не так ясно, где Ваши 'лестницы' поднимут Вас. Я могла бы с легкостью представить Вам популярную корреспонденцию, где вы писали мне однажды целый год и рассказывали мне о тех оскорблениях или тех обстоятельствах («С меня довольно»), о которых я уже упоминала и на которых Вы настаивали. Но я не могу справиться с собой, и я позволила себе давным-давно сжечь Ваши письма и рассеять пепел по ветру. Вот так-то. Для моего мужа, который относился к Вам, как отец, и вы это знаете, Вы были горьким разочарованием. Для него — но не для меня. Действительно, Вы всегда будете принадлежать к тем немногим ярким воспоминаниям, которые я сохранила в жизни; что говорить, к Вам теперешнему это не относится (и для Вас это тоже не так), но тот, маленький Витгенштейн, и тот дорогой человек, о котором Вы едва ли захотите узнать побольше.
