Но случись всемирный потоп, после которого уцелеет лишь обиженная Богом и языком парочка новых Адама и Евы, — и через тысячу лет их убогий сленг превратится в высокий язык, на котором будут писать гениальные стихи: высокие чувства наполнят убогие слова высоким смыслом и тем самым превратят их тоже в сколь угодно высокие.
Любое новое слово, новое выражение только обогащает язык — если в публичную, литературную, «высокую» речь они проникают лишь через фильтр культурной аристократии, которая метит их или одобрением, или насмешкой, или брезгливостью, или штампом «ограниченно годен для узкопрофессионального использования», всегда отчетливо различая в словах образ мыслей и чувствований породившей их социальной группы и ее функции: канцелярские, военные, извозчичьи, церковные, научные, уголовные.
И главная опасность сегодняшнего языкового разгула не в нем самом, а в отсутствии аристократической инстанции вкуса, которая бы ставила языковые новообразования да и старообразования на должное место. Без этой сортировки слова и обороты, вполне уместные в языке программистов, моряков, пожарных, врачей, лакеев, уголовников, грузчиков, утрачивают стилистическое воспоминание о породившей их среде, тогда как именно в порождаемых ими ассоциациях с предками и заключается едва ли не главная их ценность. Именно поэтому к широкому проникновению мата в литературу я отношусь точно так же, как к инфляции — как к массовому выпуску ассигнаций, не обеспеченных золотом: их ценность быстро падает до нуля, и выигрывает только тот, кто пускает их в ход первым. Сильные выражения лишь до тех пор и остаются сильными, пока их употребляют в исключительных ситуациях, когда они воспринимаются выплеском страсти, не сумевшей удержаться в социальных берегах. Но если исчезнут сами берега, исчезнет норма, то исчезнет и ощущение ее нарушения.
А заодно и роскошная культура намеков, иносказаний, шуток — тонкости и ухищрения ни к чему там, где все можно сказать прямо.
Иными словами, примитивизация языка лишь следствие примитивизации общества, следствие неспособности культурной элиты выполнять свою извечную обязанность — отделять высокое от низкого, остроумное от вульгарного, утонченное от хамского. Перемешиванию «культурных» и «некультурных» слов всегда предшествует перемешивание культурных и некультурных слоев. А потому лечение языка нужно начинать с лечения общества. С возрождения национальной аристократии, то есть общественного слоя, одновременно культурного и влиятельного.
