— Может быть, подойдет очерк о хронических пьяницах? О статистике смертности? О способах лечения тех, кто пал до скотского состояния?
— Слишком скучно, господин Мурин. И я заранее знаю, что будет в вашем очерке. Пьяницы — жертвы эксплуатации или ангелы, замученные женами-мегерами.
— Ничего подобного писать я не собирался, — запротестовал Мурыч.
— Лучше посетите модного венеролога да выясните у него процент излечения больных: и журналу благо, и вам, грешным, не дай Бог, сгодится.
— Да лучше я про падшего Карлоса напишу! — с горячностью воскликнул Мурыч. — Тот хоть пал от выстрелов республиканцев, в гуще народа, перед собственным дворцом!
— Хотя португальский король и пал от рук международной шайки революционеров, погиб из-за бездействия полиции, а может, и при ее попустительстве, но политика — не наш профиль, пусть в них Суворин и Мещерский упражняются, — холодно ответила госпожа Май. — А мы поговорим о господине Черепанове. Подозреваю, что вы, Фалалей Аверьяныч, снова рветесь в бордель, искать изменников, на которых вы специализируетесь. Бордельная фактура у вас, считаю, уже есть, и в излишестве, так что можете использовать ее в своем фельетоне. Только не называйте реальных фамилий. Скомпонуйте эту фактуру с новыми впечатлениями: посетите выставку женских гигиенических средств. Вам не скучно, Фалалей Аверьяныч?
— Нисколько, благодетельница! Очень интересно и увлекательно! Спасибо, что заботитесь обо мне, отправляя в самую гущу народа, на выставку, где подхватить инфлюэнцу можно за пять минут!
— Ничего с вами не случится, — жестко возразила Ольга. — И меньше Самсона будете водить по морозу. Ему еще вредно. А инфлюэнца ему уже не страшна. За один день управитесь.
— Слушаю и повинуюсь, — разочарованно протянул Фалалей, настроение которого заметно испортилось. — Разве может трепетная лань, то есть я, сопротивляться леопарду, то есть укротителю?
— Укротительнице, господин Черепанов, — хмыкнула Аля, — укротительнице.
— Устроили здесь натуральный цирк, — недовольно пробурчал Антон Треклесов.
Препирательства были прерваны звуками истошного звонка и глухих ударов. Кто-то ломился в запертые двери редакции.
— Вот хулиган какой! — всплеснул руками Данила, доселе безмолвно подхихикивающий. — Дверь разнесет! И зачем ногами бить в дверь?
— Открой, Корнеич, небось фотограф наш пожаловал, как всегда, с опозданием. — В голосе госпожи Май прозвучали хищные ноты.
Данила мгновенно скрылся. В прихожей лязгнул крюк входной двери, и тут же послышались гневный мужской голос и грузные шаги, явно не братыкинские.
