Здесь тоже стоял старый лес. Но не было в нем жути, которой заморочила их верхняя дубрава. Тут даже и березы попадались. Длинные, хлыстообразные, с разлохмаченной, какой-то нечистой корой. Между зыбких, изреженных верхушек плутала паутина солнечных лучей; от вершины одного до подножия другого дерева повисали прозрачно-пыльные кулисы света; рвались, цепляясь за неровности стволов, ветки кустов, — не достигали земли.
А тропа с ручьем на глазах расползалась вширь, превращалась в топкое грязное место, напоминавшее истоптанный скотиной двор. Вера вглядывалась в глубокие четкие треугольные дырки, которыми пестрела грязь. И поняла: это ж кабаньи следы! Здесь кабанье лежбище! Вспомнилось где-то читанное: в жару кабаны обожают понежиться в болотинах, в грязи у ручьев. Самое время, глянула она на часы, половина второго… Самая жара… Хорошо, если уже были и ушли… А если еще не пришли? Она огляделась, прислушалась: тишина-а-а… Медленно, словно гуляя в парке, приближались Инна и Лина, светлея одеждами среди стволов. Незачем им дальше со мной идти, решила Вера. Ясно, что не та тропа. Валентин не проходил такого места. Лишь для очистки совести следовало пройти по этой грязной дорожке, посмотреть, куда она денется. Она посоветовала девушкам вернуться к оленихе и подождать ее там. Они легко согласились.
…Идти далеко Вере не пришлось. Вскоре за кабаньим лежбищем там пошло чуть вверх, тропа просохла и — исчезла. Исчезла мокрота, исчезла и она сама. Ну ручей, допустим, весь проглотила рыхлая земля, там, на лежбище, и далеко бежать ему уже сил не хватило. Но куда впиталась сама тропа с каменной отмосткой? Вопрос был чисто риторическим. Вера и не пыталась отвечать на него. Так здесь принято. Явление такое. Чисто природное. Она все-таки пошла дальше. Деревья стояли редко, даль просматривалась, даже словно бы пустота светилась впереди. А вдруг там край леса… Селение… Но пустота и была пустотой — над огромным широченным оврагом. Или карьером. Видно, когда-то отсюда брали глину. На противоположном отвесном краю карьера плотной стеной стоял лес. Так с куском леса и выковыряли, подумала Вера, представив себе, как столовым ножом, только гигантской величины, некто вырезает кусок земли вместе с лесом. Ей понравилось это словечко: некто… Интересно… Может, этот некто убирает и тропы с их пути…
…Наверное, она долго стояла так на отвесном краю оврага-карьера, таком же ровно отвесном, как и тот, напротив. До тех пор стояла, пока повеявший в лицо ветерок не донес до нее запах падали. Ознобно повело плечи: показалось, что вместе с вонью разложения из оврага поднимается неясная угроза. Раз неясная, значит, страшная. Вера заглянула вниз: под самой стенкой желтоватой, светлой глины увидела старое кострище — обугленные головешки да пара ржавых консервных жестянок. Вера поняла, что охотней встретилась бы с кабаном, чем с человеком. В таком-то месте… Как-то связалось у нее это кострище, размытое дождями, с запахом падали. Хорошо, что девчат там оставила. Ей стало привычно одиноко в своей ответственности за близких. Привела людей… А лес-то… То и дело грозит… Теперь вот еще падаль какая-то… Она тихо побрела назад, даже не глядя по сторонам, чувствуя, как знакомо холодит спину… И вздрогнула, когда мелькнуло в стороне слева что-то непривычно белое. Обернулась: ее девушки стояли чуть выше по склону, над самым кабаньим лежбищем, смотрели на нее. Полагая, что они давно уже возле оленихи под защитой ее кроткого взора, Вера созерцала их тупо, не понимая, как это получилось… Девушки двинулись к ней. Она смотрела, как они шли, немыслимо прекрасно преображая этот выморочный лес…
