…Ася ничего не сказала Гелию о своем решении. Просто позвала гулять.
Мягкое утро охватило теплом, овеяло самым легким ветерком, приголубило солнцем своих несчастных счастливых детей, раскинуло над ними лазурь, а когда они свернули в лощину, бросило им под ноги узкую тропу среди цветущих трав. И — выслало им навстречу белых бабочек. Свиту…
Сначала их вроде и не было. Может, и были, но как обычно: порхают себе там-сям. Однако чем дальше от совхозного поселка, тем их становилось больше. И, наконец, Ася и Гелий оказались как бы в центре легкокрылой белоснежной стаи, и нельзя было разглядеть, где она начинается, где кончается. В сильный снегопад так бывает: хлопья снега летят отовсюду.
Белые бабочки, капустницы, вредители садов и огородов, носились туда и сюда над зеленой лощиной, но ясно прослеживалось общее направление их лёта: в ту же сторону, куда шли двое. Ася невольно следила за бабочками, даже забыв выискивать приют для своего семейства: захватывал их вьющийся беззвучный полет. Белянки, кокетливые вертуньи, словно играли в пятнашки, словно тренировались в обводках, уклонах, нырках. Они словно бы выписывали таинственные иероглифы… Нет, скорей это напоминало петлистую вязь арабского письма, только сложнее, путанее, ведь бабочки выписывали свои завитушки не на плоскости, а во всем воздушном пространстве. Нарядный, прихотливый, капризный полет одной пересекался сразу десятком путей других летуний.
«Если б путь каждой из них, — думала Ася, — оставлял белый, как сами они, след, то мы с Гелькой оказались бы в белоснежном кружевном коконе… Или бы за нами вилось покрывало, подобное кружевной пене, такая фата…» И тут вдруг до нее дошло: это же брачный лёт белянок! Долго же она не замечала… И вот увидела: грациозно и невесомо бабочки, трепеща крылышками, оседлывали одна другую и так уносились, став уже не простым, а махровым, крупным цветком. И этих цветов становилось все больше… Распадались они так же легко, как и соединялись, и беспечно продолжали свой танец: кувырки, падения, нырки, раскачивания на невидимой нити… Так, видимо, они рассказывали друг другу, как хорош этот июньский день для их эфемерной, легчайшей любви…
Ася была смущена, словно ей дали понять, что тайная цель затеянной ею прогулки кому-то хорошо известна. «Да что же это такое?! Сначала папа со своими гусями, теперь бабочки! Мистика какая-то… Но зачем же так грубо? Прямо? — возмутилась Ася, возражая кому-то. — Это даже не метафора, а… наглая наглядность! И при Гельке! И потом… Я ведь и сама. Я и так уж все решила…»
