Кузьма устремил на него позеленевшие глаза. Заговорил, слегка заикаясь:
– Я тебе говорю честно... я тебе клянусь... если ты не скажешь, где скрывается банда, живой отсюда не уйдешь. Можешь подумать малость, – он сел, спрятал наган в карман, вытер ладонью вспотевший лоб. – Я тебе покажу свободу... Христос!
Игнатий трухнул.
– Я еще раз говорю: не знаю, где эти варнаки. Можешь меня убить – тебе за это спасибо не скажут. Счас тебе не гражданская.
– Подумай, подумай, не торопись. Я не шутейно говорю.
Игнатий замолк.
«Не угостил бы на самом деле... дикошарый! Разбирайся потом», – думал он.
– Ну как?
– Не знаю я, где они, милый ты человек.
– Иди еще подумай.
Игнатий поднялся.
Кузьма запер его, вышел на улицу, закурил. Потом вернулся в сельсовет, расстелил на лавке кожан, дунул в ламповое стекло. Язычок пламени вытянулся в лампе, оторвался от фитиля и умер. Лампа тихонько фукнула... Долго еще из стекла вился крученой струйкой грязный дымок. Завоняло теплым керосином и сажей.
Светало.
21
Михеюшка насмерть перепугался, когда под окном его избушки ночью заржали кони. Он снял икону и прижал к труди, готовый принять смерть. Подумал, что это разбойники.
Дверь распахнулась. Вошел Егор с ношей в руках.
– Михеич!
– Аиньки?
– Зажги огонь.
– Это ты, Егорушка? А я напужался! Сичас я...
Егор положил Марью на нары, взял у Михеюшки лучину...
Марья смотрела широко открытыми глазами. Молчала. Лицо белое, как у покойницы.
– Никак убиенная? – спросил шепотом Михеюшка, заглядывая через плечо Егора.
Егор отстранил его, воткнул лучину в стенку.
– Затопи печку.
Михеюшка суетливо захлопотал у камелька. И все поглядывал на нары.
Марья лежала не двигаясь.
Вошел Макар. С грохотом свалил в углу седла.
– А коней не потырят здесь?
– Кто, поди?.. Ты спутал их?
– Спутать-то спутал... – Макар подошел к Марье, заглянул в лицо, улыбнулся. – Ну как?
Марья прикрыла глаза. Вздохнула.
– Перепугалась... Может даже захворать, – объяснил Макар не то Егору, не то Михеюшке.
Егор сидел на чурбаке, курил. Смотрел в пол.
– Чего не хватает, так это самогону, – сокрушенно заметил Макар, тоже сворачивая папиросу. – Жалко, такой случай... Что бы прихватить давеча? Просто из ума вышибло.
Михеюшка вертел головой во все стороны. Он понял, что это не покойница – на нарах. Но больше пока ничего не понял.
– Самогон? – переспросил он. – Самогон есть. У меня к погоде ноги ломит, я растираю...
– Давай его сюда! – заорал Макар. – Ноги он растирает!.. Марья, поднимайся!
