– Забавно, – протянула тётушка Энейд.
– Что забавно? – не понял я.
– Да что у Альмана вообще были денежки. Как я поняла, харчевней-то он не владел. Только управлял ею с ведома начальника. Так и не скажешь, что у него есть богатый тайник.
Я замялся.
– Ну, видать, наворовал. – И я отвернулся, чтобы на этом кончить разговор. Понятно, долго такое положение не продержится. Скоро мне придётся потратить ещё больше денег, намного больше – чтобы накормить все эти улицы за новой входной дверью. А стало быть, нужно придумать, откуда у меня деньги, поскольку, видит Госпожа, правду я им открыть не мог. Так что, как по мне, иначе никак. Придётся вернуть себе все свои угодья.
Наутро я созвал военный совет. Мы – я, Анна Кровавая, Йохан и тётушка Энейд – собрались в самой большой из кладовых, просторной комнате без окон, где ночевала бо´льшая часть отряда. Я не сразу решил, стоит ли приглашать на совет сэра Эланда, но в итоге не стал. С одной стороны, я ему не доверял, а, значит, правильнее было не спускать с него глаз, но с другой – очень уж много он о себе воображает, и пора бы напомнить, что он всего лишь один из отряда. Может, я в этом и не прав.
– Нам надо поговорить, – сказал я, сидя на койке при неровном свете масляной лампы. – Ты, Йохан – мой брат. Ты, Анна – мой сержант. Ты, тётушка Энейд, можно сказать, взрастила нас с Йоханом после гибели отца. Только вам я и доверяю.
Они глядели на меня в полумраке, не говоря ни слова. Йохану я нельзя сказать, чтобы доверял – уж точно не насколько следовало бы доверять родному брату, – но это всё-таки брат. Перед ним я в неоплатном долгу, и изменить это не в силах.
Я вздохнул и, спасаясь от утренней стужи, закутался потеплее в сутану. Тепло приходило в Эллинбург гораздо позже, и совсем ненадолго.
– Там, – сказал я, – на улицах, что принадлежат Благочестивым, людям нечего есть. Они болеют, но не могут позволить себе лечение. У меня на улицах люди изнемогают от невозможности найти работу. Этого я допустить не могу.
– Мы ведь выросли на этих улицах, – рассеяно глядя, негромко возразил Йохан, – мальчишкой ты гонялся за мной по этим вот переулкам. Люди и тогда голодали.
– Верно, голодали, но, став Благочестивыми, мы же положили этому конец. Мои улицы – мои люди. И отвечать за них тоже мне.
– Наши улицы, – поправил Йохан. Я на него зыркнул, но согласился.
– Ну, наши. Улицы Благочестивых. Когда-то я вывел их из нищеты и смогу вывести снова, если будете со мной.
