Взгляд зацепился за скромный памятник из серого цемента, увенчанный крестом. В верхней части три буквы: R. I. P. С детства он помнил это латинское изречение на памятниках: Requiescat in pace – «Да упокоится с миром». Ниже, как положено, имя усопшего, годы жизни, эпитафия на польском: «pokój jej duszy». Перевёл: «Покой её душе», машинально прочитал имя. Ещё и ещё раз…
«Ева Базилевич, родилась в 1898 году, скончалась в 1971-м».
Вздохнул: «Шесть лет назад…»
Увидел себя со стороны: худой, небрежно одетый. Короткий седой ёжик, глубоко посаженные глаза, широкий, чуть приплюснутый нос, тонкие губы, глубокие морщины, избороздившие лицо… Уже и не разберешь, где морщины, а где протянувшийся через глаз след от старого шрама. Усмехнулся: «Не слишком презентабельный вид для профессора…»
И тут же перед глазами встал худой подросток. Каштановые волосы, старательно зачёсанные назад, открывают высокий лоб, в прищуренных карих глазах блестит любопытство, по-детски торчат оттопыренные уши…
Да, это было во флигеле того дома, который виднелся сквозь сосны и мимо которого он прошёл, не задержав взгляд. Казалось: то, давнее, уже не тревожит душу. Вот только ноги сами привели на кладбище…
* * *
На полу расстелена большая карта Европы, которую привез дядька Павел из Вильно. Они с Евой, лёжа на животах, ищут на карте небольшой городок.
– Смотри: там, где пересекаются прямые линии от Мадрида к Москве и от Хельсинки к Афинам, там город, в который я поеду учиться в семинарии.
– Будзеш, Алесь, на рускай мове вучыцца, зусім нашу позабудешь[1], – вздыхает девочка.
– На каком же языке мне учиться? Я – православный, и семинария – русская, а мову нашу не забуду. Разве можно забыть:
«Плакала лета, зямлю пакідаючы;
Ціха ліліся слязінкі на поле.
Але прыгожаю восенню яснаю
Там, дзе упалі яны, вырасталі
Кветкі асеннія, кветкі, ўспаённыя
Парнишка смутился и оборвал стихи, не дочитав до конца. Нарочито грубовато произнес:
– А ты русский учи, на нем тоже много хороших стихов писано, приеду – спрошу.
– Часу няма, сам ведаеш: я старэйшая[3], – вздохнула девочка.
* * *
Седой профессор математики обхватил руками колени, уперся в них подбородком, задумчиво улыбнулся. Вспомнил, отчего так сильно смутился тогда: где-то хлопнула дверь, от сквозняка шевельнулись выбившиеся из-под косынки завитки волос на тонкой девичьей шее. Почему-то это показалось парнишке трогательным, подумалось: может, и видятся они с Евой последний раз…
