Когда берега, оставшиеся от реки, заносило снегом, мы использовали их как снежные горки. Мы карабкались по ним вверх с санками и спускались вниз на санках каждый зимний день. Летними ночами, когда мы не могли спать из-за комариного звона, то включали свет и охотились за ними с газетами и тряпками, оставляя на белом потолке красные полосы и пятна нашей крови. И тогда мама или папа обязательно говорили, мол, конечно, построили дом на болоте, построили дом у реки. И тогда почему-то не приходило в голову спросить, что за болото, что за река? Ну а если даже и спросишь, то они ответят, ну как что за болото, старожилы вон говорят, болото, значит было что-то, а комары, по-твоему, откуда?
Переспа. На Переспѣ снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоцѣ животъ кладутъ, вѣютъ душу отъ тѣла.
А эти грозы? В конце весны и начале лета. Воды из туч было так много, что она переполняла коллектор, и наша река выходила из-под земли. И три одинокие машины – «москвич», «жигули» и «запорожец» – припаркованные прямо в реке, покачивались на волнах, когда мимо них проплывал фургон с надписью «Хлеб». Когда вода уходила, хозяева загоняли свои машины во двор, вынимали из них сиденья и просушивали на солнце.
Всё это я вспомнил, когда рассматривал старые аэрофотосъёмки Минска. В интернете нашлись американская и немецкая, услугами отечественных ателье город не пользовался. Американский спутник пролетал тут в 1964 году и заснял рождение моего района. Вот они прорезаются, мои хрущёвочки, четвёрки-пятёрки. Если прибавить зума, то видно, что мой дом стоит на краю канала. Немецкий самолёт пролетел в 1944 году, на месте моего района отчётливо видно тёмное русло реки, которая соединяет реликтовое болото дружбы со Свислочью в районе озера. Некрасиво, надо в трубу. Меньше комаров, здоровый климат, терраформирование.
Немига – это станция метро, Переспа – трамвайная остановка.
Лёха стал ходить в «Рагнеду» к Кате. Там подвернулся какой-то конкурс парикмахерского мастерства, чемпионат по парикмахерскому искусству: «Мастер стиля», «Белорусский колорит», «Стиль и красота – 2002» – всё подходит. Катя стригла Лёху, мыла голову над специальной раковиной («Не горячая?» – «Идеальная!»), покрасила Лёху в белый.
Мы подкалывали его за причу и за Катю, но Лёха только отмахивался. Он был моделью и поступил в лучший вуз страны – мог себе позволить.
Поступили все, кроме Шурика. Костя оказался в одной группе с Лёхой. Институт Жентоса назывался МИТСО, но он говорил «говнитсо».
