– Но, Джозеф, если роман провалится, твоя репутация журналиста окажется под ударом, – тут же запротестовала Говард.
Мужчина тут же заметил взволнованный блеск в глазах любовницы, напряжённую морщинку меж бровей и то, как дрогнули её плечи. В груди тёплой волной разлилась нежность. Фостер чуть заметно улыбнулся собственным мыслям: как бы Амелия ни старалась держать его на расстоянии, нередко проявляя равнодушие, а иногда и полное отрешение, он всё-таки был ей небезразличен.
Сорвавшись с места, Джозеф в два шага оказался подле леди, присел на колени у её ног и взял в свои ладони маленькие ручки с длинными, «фортепианными» пальцами, что доселе смиренно покоились на коленях.
– Твой роман хорош, очень хорош, Амелия! Я читал его и знаю, о чём говорю! Но даже если что-то пойдёт не так, об этом забудут уже через пару месяцев. Не волнуйся обо мне, милая…
– Да, забудут, если не вмешается судья, – вымученно усмехнулась леди. – А он не стерпит! Он обязательно влезет в это дело!
Фостер тяжело вздохнул. Затем поднёс к губам пальцы возлюбленной и прикрыл глаза.
– Но другого выхода у нас нет, – спокойно произнёс мужчина некоторое время спустя. – Так что подготовь рукопись, я заеду за ней завтра утром. Возьму пару отгулов, перепишу своей рукой и отдам издателю. Верь в меня! Верь в себя, в нас, и всё получится.
Амелия, колеблясь, согласно кивнула. Джозеф был прав в одном – при сложившихся обстоятельствах выбирать особо не приходилось.
Спустя пару часов Говард вернулась в поместье. Ещё не успев снять шляпку, она услышала исполненный трагизма плач младшей сестры. Мэри была в гостиной, вокруг неё, точно наседка, суетилась Лиззи, подавая то чистые платки, то воду в стакане.
– Что случилось? – холодно спросила старшая мисс Говард, проходя в комнату.
Она и так была на грани, а тут ещё младшая сестра решила устроить спектакль! Порой Амелия сомневалась, что их с Мэри связывало кровное родство, больно взбалмошной и, что греха таить, глуповатой была эта блондинистая девица.
– Амелия! – зашлась воем Мэри и кинулась на шею к сестре. – Амелия, я умру старой девой! Никто больше меня не полюбит! Я никого больше не смогу полюбить… О, Чарльз!
Говард вопросительно посмотрела на служанку, которая лишь растерянно пожала плечами. Тогда, взяв Мэри за запястья, леди сняла с себя её руки и попыталась поймать взгляд раскрасневшихся глаз.
– Быть может, ты, дорогая сестрица, перестанешь реветь, как раненая медведица, и объяснишь, в чём, собственно, дело?
