Наседка была молоденькой птицей, она никогда еще не сидела на яйцах и не догадывалась о том, чем все это должно кончиться. И тем не менее, она делала все почти совершенно так же, как старые опытные птицы. Она чувствовала только, что ей почему-то очень хочется сидеть на этих темноватых, круглых, тепленьких яичках, что ей приятно согревать их своим телом и почему-то боязно слишком нажимать на их скорлупку или оставлять их надолго. Иногда она, впрочем, сходила, чтобы напиться, когда жажда начинала ее мучить, чтобы схватить зеленую лягушку, когда голод слишком терзал ее. Но обыкновенно очень скоро какая-то непонятная тревога заставляла ее спешить обратно к гнезду, и она снова усаживалась на яйца. Только на них она чувствовала себя спокойнее, хотя все время прислушивалась к голосам и звукам болота и старалась подстеречь всякую опасность.
Гнездо, впрочем, было так хорошо укрыто, оно было спрятано за такими густыми камышами, за такими вязкими топями, что ни человек, ни зверь не могли подойти к нему близко. Один раз только ястреб-тетеревятник высмотрел гнездо с большой высоты и осмелился неожиданно напасть на наседку, бросившись на нее с налету. Но застать врасплох самку выпи еще труднее, чем самого самца бугая. Прежде чем острые когти ястреба коснулись ее тела, птица вскочила на ноги и, выпрямив шею, с силой железной пружины отбросила острием клюва дерзкого хищника. С усилием замахал крыльями наказанный ястреб и тяжело полетел прочь от гнезда, чтобы никогда уже больше не возвращаться.
На заре, лишь только солнце пряталось за камыши и кочки мохового болота, появлялся бугай возле своей подруги. Теперь он вел себя много спокойнее, чем бывало раньше. Он останавливался где-нибудь под прибрежными кустами лозы и долго стоял на одной ноге, задумчиво вглядываясь в воду и поджидая добычу. Но теперь, схвативши лягушку или рыбу, он не глотал их, а тотчас, взмахнув крыльями, перелетал на пловучий островок и отдавал все своей прилежной наседке. Проследив глазами, как ловко схваченная лягушка исчезала в горле подруги, бугай, приседая и кланяясь, пробегал кругом по островку и вновь возвращался на берег продолжать свою ловлю.
Мелочь в роде пиявок, личинок и червей проглатывал он сам, как будто не считая нужным из-за них тратить время.
Не ранее полуночи кончалась эта охота, и только теперь несколько раз подряд разносился по болоту оглушительный рев бугая.
Бедняга, только так и умел он заявить о своей любви. Зато ему было весело, что о ней слышали все: и река, и болото, и озеро, и все твари, что жили в них, и дальние леса, которые отвечали ему громким отзывчивым гулом…
