«Я так устал, – подумал дядя Яша. Я больше не могу». Только жаловаться было некому. Кукла таращилась.
Дядя Яша услышал, как стукнула дверь. Бобка насвистывал. Дядя Яша задвинул ящик буфета.
– Бобка, ты бы с Сарой это… подобрее, – сказал дядя Яша.
Он уже не пытался сказать: «сестра».
– А что? – перебил Бобка. – Я же ее не бью!.. А мильтон что сказал: отдаст он мой ножик или не отдаст?.. Что?
«Всё, – решился дядя Яша. – Больше так нельзя».
– Двадцать один! – провозгласил Бобка в оконное стекло.
Коленями он стоял на лавке. Руки вцепились в спинку. Грязные подошвы смотрели на всякого, кто пожелает. Раньше бы уже давно нашелся пассажир, который одернул бы: «Мальчик, сядь прилично!» Или: «Мальчик, не вертись!» Или: «Мальчик, ты можешь испачкать других!»
Но сейчас трамвай был почти пуст.
Будто ленинградцы отвыкли ездить на трамваях за ту зиму, когда привыкли ходить пешком: через улицу, через реку, на другой край города.
– Двадцать два! – радостно брыкнул ногами он.
Мимо проехал черный «виллис». Дядя Яша успел заметить только звезды на погонах. Майор. С водителем. То ли Бобка считал все черные машины. То ли те, в которых ехали военные. То ли с четными номерами. То ли с нечетными.
– Двадцать три!
Система у Бобки явно была. Только дядя Яша ее не понимал. Сара сидела напротив. Сжимала свою замурзанную куклу. Шурка старательно избегал смотреть в глаза. Лавки стояли напротив, поэтому давалось это непросто. Шурка выворачивал шею. Дядя Яша видел только профиль.
«Жестоко? Жестоко», – всё думал дядя Яша. Он думал всю ночь, пока не забылся сном. И утром. И даже перед тем, как они сели в трамвай: может, не надо – так?
Но так – надо.
Лучше острая короткая боль. И выздоровление.
Чем медленная гангрена. Гниет, гниет, пока не убьет.
Он вспомнил хирурга в полевом госпитале. Веселого, сильного и румяного, как мясник. С мощными руками в веснушках и рыжих волосах. «Чик – и всё», – убеждал он дядю Яшу, показывая пальцем на его перебинтованную, отмирающую ногу. Хотелось схватить его за горло и сжимать, пока не вылезут глаза, язык, жизнь. А оказалось, что рыжий весельчак был прав. Лучше – стало.
Жизнь – всегда лучше.
«Я всё правильно решил, – в который раз повторил себе дядя Яша. Пусть знают».
Трамвай остановился.
– Двадцать четыре!
Стукнули деревянные двери-гармошки. Впустили сырой холодный воздух и запах пудры.
– Мальчик, сядь прилично! Не вертись! Ты же так испачкаешь кого-нибудь.
Вошла только одна женщина, за собой она тащила девочку. Одна, но зато выдала сразу весь набор. Дядя Яша хмыкнул. Женщина плюхнулась рядом.
