– Ножик? – с надеждой поднял лицо Бобка.
– Немца.
Бобка опять потупился.
– На бывшем ипподроме бараки стоят, – ответил за него Пархоменко. – Ну, сам дальше расскажешь?
Бобка помотал головой.
«А что я-то могу сделать? Я целый день на службе», – думал дядя Яша.
Он проводил Пархоменко до дверей. Тот говорил и говорил:
– Я таких каждый день от заборов гоняю… По чердакам гоняю. По подвалам. Всё патроны ищут. Неразорвавшиеся снаряды.
Коридор, казалось дяде Яше, не кончится никогда.
– Я таких знаете сколько с улиц вылавливаю? Каждый день!
Дядя Яша промычал что-то невнятное. С облегчением распахнул перед милиционером дверь.
Пархоменко вдруг развернулся, и дядя Яша почти испугался, что он сейчас скажет: «А знаете что? Останусь у вас, поужинаю у вас, жить буду теперь у вас, никогда отсюда не уйду». Но Пархоменко сказал:
– Для таких знаете уже какое словцо есть?
– Какое?
– Безотцовщина.
Дяде Яше остро захотелось дать ему по морде – нарушить симметрию усов. Даже то, что дядя Яша знал, что такое маскароны, не мешало. Помешало другое. Если арестуют и его, с кем останутся дети?
– М-да, – промычал он, сжимая бесполезные кулаки. – Война.
Он пошел, напирая так, что милиционеру пришлось отступить на лестничную площадку. Совсем чуть-чуть, и можно будет захлопнуть дверь.
– Подумайте, товарищ, – не отлипал Пархоменко. – Может, пришла пора обмозговать это дело хорошенько и передать заботу государству.
– Что?
Но Пархоменко глядел на него такими васильковыми, участливыми глазами:
– Я ведь тоже без отца, – сказал милиционер. – Государство вырастило. Воспитало. Научило. Показало дорогу в жизни.
Он умолк. Оба его родителя умерли в один год, тогда многие умерли; говорить сердечно он не умел – не успел в детстве наполниться любовью. Когда ему хотелось сказать что-то от души, от чистого сердца, изо рта сыпались какие-то ошметки лозунгов, трескучая официальная дрянь. И Пархоменко надеялся, что взгляд его лучше всяких слов растолкует этому усталому исковерканному войной человеку, что… Но не успел.
– Здравствуйте! А я как раз к вам.
Оба обернулись.
Шумно топала по лестнице к ним молодая женщина. Из-под берета топорщились коротко стриженные волосы. Юбка казалась бетонной, пальто гранитным, а вся она была бескомпромиссно нацелена вперед. Ладонь выдвинулась, как ледокол. Оба невольно попятились. Протянули для приветствия руки. Их по очереди стиснула десница. Дядя Яша поморщился, Пархоменко ойкнул.
– В общем, так вот, – заспешил Пархоменко. Он уже опомнился, застеснялся себя, прятал глаза. – Тут надо действовать аккуратно. Без горячки. По уму. По-человечески. Заходите в отделение. Побеседуем.
