— Она пожилой человек, — просто отвечает он.
— Да, но… — Отцу Дамплинг не нужно кричать на меня или бросаться вещами, как это делал мой отец, чтобы дать мне понять, что я зашла слишком далеко. От одного его взгляда мне хочется залезть под стол.
— У нас была небольшая группа людей, которые очень много трудились, чтобы защитить права жителей Аляски, — говорит он, и я не могу понять, как это связано с пирогом. — Мы не хотели, чтобы Аляска становилась штатом; мы хотели сохранить за собой свободы, которыми всегда пользовались. Право рыбачить и охотиться на нашей земле; право защищать нашу культуру. Самые элементарные права человека, понимаешь? И боролись за них не только автохтоны, много аляскинцев из неавтохтонных семей стояли с нами в одном ряду: мы все боялись того, что нам принесет статус штата.
Мне становится неловко, когда я вспоминаю о своем отце, который напивался в баре, пока все остальные усердно работали.
— Я должен был лететь в том самолете, — говорит отец Дамплинг. — В самолете, который разбился в Канаде и в котором погибло пятеро моих хороших друзей, включая отца Руфи и Лилии.
Я перевожу взгляд на свои фиолетовые пальцы, запятнанные ягодным соком.
— Их мама уже никогда не придет в себя, после того как потеряла мужа, и их бабушка одна пытается растить двух девочек. Разве так сложно отнести ей пирог, Дора?
— Вы знали про записку? — спрашиваю я, стараясь унять дрожь в голосе, чтобы не разочаровать отца Дамплинг.
— Это я сказал Дамплинг, где найти маму Руфи. Я навещаю ее время от времени: есть надежда, что к ней вернется память, если она будет видеть знакомое лицо.
Он выглядит опустошенным.
— Это моя вина, Дора. Я не должен был отпускать туда ни одну из вас. То, что произошло с Дамплинг, — полностью моя вина.
Он тяжело опускается на стул. Взрослые никогда так не разговаривают с нами, и я не знаю, что сказать в ответ, но мне не верится, что это его вина. К счастью, тут раздается звяканье таймера, и я принимаюсь хлопотать, вынимая пирог из духовки.
Я стучу в дверь Лоуренсов, с трудом удерживая горячий сочный пирог рукой в варежке-прихватке. Я отчаянно надеюсь, что мне откроет Лилия, но тогда я стала бы счастливым человеком, а это мне совсем не свойственно.
Я никогда не видела их бабушку вблизи, так что, когда открывается дверь, я внутренне готовлюсь к тому, что увижу глубоко запавшие глаза и, возможно, стертые до основания зубы, но, к моему удивлению, передо мной оказывается самая обычная пожилая женщина в полинявшем халате в цветочек. У нее тонкие седые волосы, и кажется, что ей на голову уселся грязный зайчонок. Я бы не смогла швырнуть пирог в лицо такому человеку.
