Но однажды я подслушала, как она по телефону заказывала билеты на автобус до Канады на мое имя.
Я знала, что Лилия, которая даже не видит разницы между собой и Банни, самая настоящая дура, но бабушка? Я и представить не могла, что молчание может быть хуже публичного унижения. У бабушки в рукаве не один козырь.
Я встаю и направляюсь к двери, но ненадолго останавливаюсь, чтобы проверить, спросит ли бабушка, куда я иду и когда вернусь. В комнате слышен лишь скрип ее желтых резиновых перчаток, пока она трет тарелку мыльной губкой. Молчит. Выходя из дома, я специально громко хлопаю дверью, но все равно не получаю никакой реакции. Я недостойна даже порицания.
Всю дорогу до магазина Goodwill я иду, не глядя ни на реку, ни на маленькую белую церковь, где венчались родители, ни на Танцующего Психа, который почему-то молчит, когда я прохожу мимо. Стоит один из тех жарких летних дней, когда из-за далеких лесных пожаров в воздухе пахнет дымом, и, толкая дверь магазина, над которой бряцает колокольчик, я чувствую, что взмокла от пота.
Мне нужно купить вещи посвободнее. В магазине торчит мама Доры со своими подругами, и, когда я прохожу мимо них, они, скажем так, демонстрируют, что не принадлежат к бабушкиной школе притворного безразличия.
— Кажется, кто-то в интересном положении, — хихикает одна из них.
Я на них не смотрю; просто медленно толкаю тележку. Останавливаюсь и делаю вид, что рассматриваю полку с шерстяными подштанниками. Подштанников-то много не бывает.
— Помнишь то время, Пола? — Женщина говорит так громко, словно Пола находится на расстоянии в тысячу миль от нее, а не стоит рядом, держа в руках пушистое сиденье для унитаза, которое как будто сделали из пуделя.
— А ведь тебе тогда было завидно. Элвин взял у отца на выходные классный фургон и засунул в него тот матрас.
Они громко хихикают, а я медленно отхожу от них, чтобы не мешать воспоминаниям.
— Ну конечно, завидно. В этом фургоне можно было заработать обморожение, потому что печка сломалась. Ты забыла?
— А помнишь, как ты хотела назвать ребенка Снеговик Фрости? — вмешивается в разговор мама Доры, и все трое взрываются от смеха.
Не могу представить, чтобы я так свободно говорила о том, что произошло у меня с Реем. И раз это случилось не на заднем сиденье какой-то машины в морозную ночь, что-то да значило.
А потом перестало. Для него. Я ненавижу это чувство, когда с тобой происходит в точности то, о чем ты уже слышал. Что в жизни парня ничего не меняется. Я живой стереотип и подтверждение статистики в одном лице. И яснее всего я осознаю это сейчас в Goodwill, выбирая вещи такого размера, что их одновременно могли бы носить шестеро моих самых близких подруг. Вот только у меня нет шести подруг. Скоро друзей у меня не останется вовсе.
