— Ух ты! — Свидетель моей жадности со смехом комментирует мои потуги перекинуться на второй мешок: — Так и знал, что могу опоздать. Дай-ка и мне перекусить! Предвижу, что остаток жизни буду работать на твоё пропитание…
Он настойчиво тянет припасы из моих загребущих рук, а я чувствую, что краснею. Вот! Явный признак завершающейся трансформации. Сейчас, когда я получила новую порцию питательных веществ, можно не сомневаться — к утру я обрету облик, что останется со мной до конца жизни. Но любопытство не особенно мучает — всё заслоняет усталость.
— На, доедай. Вижу даже в темноте, как глаза сверкают. Если будешь так наблюдать за каждым моим укусом — подавлюсь.
Едва ли охотник взял многое — мешок вернулся ко мне таким же тяжёлым. Смутившись, я вновь принимаюсь за еду. Голод немного стих, но всё ещё заставляет меня желать продолжения пиршества. Однако сейчас я ем уже более сдержанно, чувствуя пристальный взгляд мужчины. А вот в его эмоциях ощущается искреннее любопытство и даже умиление — передавая мешок, он коснулся моих пальцев.
Идарианец, хоть и голоден не меньше меня, жуёт неспешно, даже рассеянно, думая о чём-то своём. Насытившись, отпивает из округлого кувшина, прежде чем протянуть его мне. С вожделением припав к горлышку, я посылаю своему заботливому спутнику благодарный взгляд. Пусть охотник не может его увидеть, но моё восхищение почувствует и без контакта. Он определённо не чёрств душой и не безразличен к потребностям ближнего. И, пообещав заботиться, делает это со всей ответственностью.
— Мне принести ещё еды? Можешь не смущаться — тут такими объёмами никого не удивить, все возвращаются из долины смерти изголодавшимися.
Оторвавшись от поедания густого кашицеобразного продукта, сокрытого в плотной корочке, я вслушиваюсь в интонации голоса моего спутника. Иронии не чувствуется — идарианец искренне полагает, что запаса продовольствия мне не хватит.
Всполошившись, я перехватываю его ладонь, посылаю волну одобрения и, энергично замотав головой, даю понять, что пищи достаточно.
— Хм… — Он в ответ сжимает и гладит мою руку. — Заморыш, я и не замечал, какая у тебя нежная шкурка!
Занервничав, выдергиваю ладонь. Сейчас суета разоблачения — последнее, о чём я могу мечтать. Мне требуется последний период покоя: на смену насыщению приходит сонливость. Не сдержавшись, я звучно зеваю.
— Да ты ж совершенно измучен! — понятливо реагирует идарианец. — Залезай в юрту, я там уже и топчаны застелил. Прежде отдохнём, а уже затем будем мыться, сменим одежду и решим, куда отправиться дальше.
