Но оказалось, что как бы мать ни была занята делом, за дочкой она смотрела. Мать подхватила ее на руки, гневно заглянула в глаза — Лина ее такой никогда не видела — и почти крикнула:
— Никогда больше не делай так! Слышишь, никогда!
А чтобы ее слова до самых глубин маленькой души дошли, взяла и отстегала Лину собранным букетом. Всю дорогу до дома девочка плакала, ей было жалко цветы. И понять она не могла, почему мама так испугалась — речка-то была узенькая, воробью по колено.
Когда Лине исполнилось тринадцать лет, умерла бабушка Дарья.
Она лежала в дальней комнате и почти не видна была среди пуховых подушек: желтое морщинистое личико да клок седых волос. Бабушка все просила пить, но никто не хотел к ней подходить. Мать больно щипала Лину:
— Не смей туда ходить! Не смей!
А родственники по мужской линии обстоятельно прикидывали, как им потолок над умирающей родственницей разобрать.
— Так она быстрее отойдет, — сказал дядя Иван.
— Так что же, пилить над старухой? — возражали ему. — И так на ладан дышит, а тут еще пыли наглотается!
— Трудно ей умирать, — сказал дядя Иван. — Да вы же сами знаете, не может она умереть, пока дар свой не передаст. Ты, Петька, раз пилить не хочешь, иди и подержись за нее.
— Нашел дурака, — сказал второй дядька. — Сам иди и держись, а я на завалинке покурю.
Ночью было слышно, как бабушка вздыхает и плачет в своей комнате. Лине было жалко бабушку, и она все думала, почему бабушке никто не принесет пить? И дядьки, и мама с папой, и все остальные были людьми добрыми, а бабушке помочь не хотели. А бабушка была хорошей, у нее вся деревня лечилась, даже докторов никогда не вызывали из райцентра. Все знали, если плохо стало, беги к бабе Даше, та тебе поможет. А теперь ей самой никто не хотел помогать.
Утром бабушка Дарья снова плакала и просила пить.
Лина набрала кружку, проскользнула незаметно в комнату и дала бабушке попить.
Костлявые, но неожиданно сильные пальцы сомкнулись на ее тоненьком запястье.
— Ты меня не бойся, не бойся, — сказала бабушка. — И никем этот дар не проклят, так, люди болтают. Сама потом поймешь!
И закрыла глаза, а на лице ее было такое облегчение, прямо засветилась она от счастья.
— Нет! — крикнула вбежавшая в комнату мама.
Поп бабушку Дарью отпевать отказался.
— И не просите, — сказал он. — Ничего мне от вас не надо. И сметаны я вашей не возьму. Сами знаете, что люди говорят. А люди зря говорить не станут!
— Дура ты! — злобно и горько сказала мать, когда они, так и не договорившись, шли от попа. — Теперь всю жизнь мучиться будешь! Я ведь видела, когда ты по воде шла, еще тогда поняла, бабкино в тебе сидит. Так ведь боялась, а все одно не уберегла!
