Монтеня – характерные, присущие только ему обороты, которые вырываются у него, даже когда он диктует, выдавая его с головой. Весь остаток «Дневника» написан его собственной рукой, тут Монтень говорит непосредственно от первого лица (мы сличили почерк), однако больше половины этой части он изъясняется по-итальянски. На тот случай, если бы возникли какие-либо сомнения в подлинности рукописи, а также чтобы прибегать к ней в случае надобности, она была помещена в Королевскую библиотеку. Добавим для точности, что в ее начале не хватает одного или нескольких листков, которые, похоже, были вырваны.
Если рассматривать это посмертное произведение Монтеня только как некий исторический памятник, представляющий состояние Рима и значительной части Италии таким, каким оно было в конце XVI века, оно уже имело бы неоспоримую ценность. Но манера письма Монтеня, его энергичность, правдивость, искренность его философского ума и его гений, пропитывая собой все его идеи, воспринятые или произведенные его собственным разумом, делают «Дневник» еще более драгоценным.
Однако, чтобы иметь возможность представить это произведение публике, сначала требовалось расшифровать его и сделать с него разборчивую копию. Шанселадский каноник уже скопировал манускрипт и даже перевел всю итальянскую часть, но его копия грешила многими ошибками и пропусками, от которых весьма часто страдал смысл, а перевод с итальянского был еще менее пригоден. Так что для начала мы поработали, чтобы переписать рукопись как можно точнее, ничего не опуская и не изменяя ни единого слова.
Эта первая операция не обошлась без трудностей как из-за плохого почерка слуги, который держал перо вплоть до самого Рима, так и из-за того, что и сам Монтень не очень-то охотно следовал правилам правописания, благодаря «Опытам» нам слишком хорошо известна его небрежность на сей счет[4]. Однако более всего трудными для чтения оба этих почерка делает в основном их орфография, потому что трудно вообразить себе что-нибудь более причудливое, беспорядочное и несогласованное, нежели то, что имеется в этой рукописи. Потребовалось много терпения и времени, чтобы преодолеть все трудности. Затем новая копия была тщательно вычитана, выверена и сличена с оригиналом, и сам г-н Каперонье уделил этому наибольшую заботу.
После того как эта копия была передана в типографию, назрела необходимость добавить примечания, дабы разъяснить смысл старых и давно вышедших из обихода слов либо прояснить историю и дать, насколько возможно, необходимые сведения о людях, упомянутых Монтенем; однако мы постарались сделать свои примечания ни чересчур многословными, ни чересчур многочисленными. Впрочем, как мы увидим, и невозможно было еще больше увеличить количество комментариев, вдобавок обременяя их собственными размышлениями. Ограничившись чистой необходимостью, мы хотели избежать избытка пространных, излишне эрудированных и даже философических примечаний, которые порой расточают, забывая об авторе, чьи слова, собственно, и следует истолковать, а также без большой пользы для читателей, ищущих именно этого, а вовсе не чего-либо другого. Возможно, и не требовалось заурядное безразличие, чтобы воспротивиться искушению и не отдаться всем идеям Монтеня, самому его воодушевлению, комментируя написанное им; и я не знаю, стоит ли тут говорить более о том, от чего мы воздержались, нежели о действительно проделанной нами работе. Во всяком случае, мы не можем умолчать о своем долге по отношению к г-ну Жаме-младшему, весьма образованному литератору, от которого мы получили большую помощь, в основном касавшуюся примечаний, многие из которых принадлежат ему
