Уже в родном, сером, неуютном якутском госпитале Алёшка Демьянов подробно рассказал, как все было на самом деле: поначалу командиру полка и полковому комиссару, затем командиру дивизии, затем ввалившимся в палату людям из соответствующих органов, лица которых явно не дышали доброжелательностью (впрочем, в конце концов штурману поверили и специально присланные из самой Москвы сверхнедоверчивые спецы), а затем и напарнику, который после врачебного осмотра расположился на противоположной койке и так же неспешно приходил в себя.
Вот что поведал Алёшка лежащему напротив Чиваркину о кувырке.
Когда гроза приблизилась и «бостон» ощутимо начало покачивать, он все-таки обстановкой обеспокоился — настроение настроением, однако профессионализм взял свое. Так как они с командиром не разговаривали, то Демьянов не стал афишировать намерение и в плохих условиях видимости решил, на всякий случай, визуально привязаться к местности — для чего и потребовалось открыть колпак. Но перед тем, как привязаться, совершил Алёшка совершенно дурацкий поступок: не удержавшись от желания вновь полюбоваться красовавшимися у него на ногах ботинками, расшнуровал и снял левый, чтобы еще раз осмотреть и ощупать подошву. Осмотрел, ощупал и, не удосужившись ботинок надеть, приступил к осмотру. И надо же было такому случиться, что наткнувшийся в то самое время на грозовую тучу Чиваркин заложил вираж, в результате чего опытный штурман, старший лейтенант 1-й перегоночной авиадивизии Алексей Демьянов вылетел из открытой кабины посреди нелюдимой Аляски, не успев «мама» пикнуть. Да так здорово при этом ударился босой ногой о хвостовое оперение «бостона», что на миг потерял сознание.
За кольцо он все-таки успел дернуть, несмотря на шок и головокружение. Встреча с негостеприимной землей для ошалевшего штурмана произошла относительно благополучно. Босой на левую ногу Демьянов приземлился на северном склоне пика «пятнадцать-шестнадцать», имея при себе планшет с картой, перочинный нож, плитку горького американского шоколада и личный ТТ с запасной обоймой. В воздухе он потерял зажигалку.
Поначалу штурман решил дожидаться помощи на месте, для чего раскроил ножом купол. Одну часть парашюта расстелил на поляне, придавив шелк камнями. Другую использовал в качестве палатки, постаравшись закрепить ее веревками-стропами. Мотор «Марь Ивановны» он услышал, когда уже готовился к ночлегу; набежавшие облака не дали никаких шансов обозначить себя, и все-таки, несмотря на полную безнадегу, неудачник орал, пока не потерял голос. Первая ночь прошла исключительно тревожно — появились медведи, от которых пришлось спасаться предупредительными выстрелами. Гнус донимал так, что в конце концов штурман завернулся в шелк, словно в кокон. Под утро дала о себе знать еще одна напасть: стало холодно, у него зуб на зуб не попадал. Когда рассвело, Алёшка принялся бродить по окрестности, чтобы согреться, и наткнулся на странное сооружение — сосновый короб, по бокам которого на палки были воткнуты медвежьи черепа. Вообразив, что перед ним некое хранилище, штурман отодвинул крышку короба и полез вовнутрь, надеясь на крупу, спички и прочие нужные вещи, но обнаружил медвежьи шкуры, в одну из которых тут же и завернулся, чтобы согреться. Ходил он в этой шкуре вокруг странного сооружения, ходил — и вот здесь-то чуть не погиб! Шаги сзади были бесшумны, Алёшка их не услышал. Появившийся за его спиной абориген-охотник каким-то неведомым чудом промахнулся: возможно, был слишком взволнован. Тяжелая пуля чиркнула штурмана по левому боку, оставив поверхностную рану. Противник приготовился выстрелить еще раз, но Демьянову удалось выхватить свой «ТТ», и надо было такому случиться: его несостоявшийся убийца замертво повалился от первого же пистолетного выстрела.
