— А дойдет ли?
— Ты к чему? — насторожился Чиваркин. И даже прислушался — не стоит ли кто за дверью?
— Я, Вася, ко всему здесь давно присматриваюсь — к тому, как они самолеты делают и нам поставляют чуть ли не в упаковке; к их столовым, к холодильникам. Продовольствие только чего стоит! Консервированные бобы, тушенка. Все с толком. Они же в банках каждый кусочек сала проложат особой бумагой. Организация, Вася! А за такой вот организацией следует жизнь: с размахом, где все для человеческого удобства — кондиционеры, сетки. Хочешь разницу? Перелети пролив. Вот у нас строят такие бараки, теплые, удобные, чтобы отсеки на двух, чтобы тебе душ, вот так, в двух метрах, встань только и кран поверни? У нас в баню надо чуть ли не строем бегать за полкилометра. И сеток нет от гнуса. Мелочи, Вася? Нет, Вася, не мелочи… Забыл, как в Уэлькале мы с тобой загибались от холода? На стены ведь лезли! Землянка, печка на полу, а пол земляной — в сорок-то градусов морозца, а?! Поэтому вряд ли у нас такое получится…
— И в чем же, Алешка, дело? — спросил, поднимаясь с койки, Чиваркин.
— А во власти дело, Вася, — нагло ответил коммунисту Чиваркину двадцатипятилетний комсомолец Демьянов, — в ней-то все и дело.
За дверью точно никто не стоял. Ветерок поддевал занавески. Заставив позвенеть оконное стекло, пронеслись над бараком два «бостона» курсом на Ном, а оттуда — за Берингов пролив, к унылой тундре, к сибирским перегонам, к далекому фронту, на котором жить этим «птицам» всего ничего — месяца два-три, и хорошо еще, если дотянут они после очередного вылета — пробитые, израненные — до полевых аэродромов, где их и разберут на запчасти.
— Значит, Сталин виноват? — прямо и тяжело спросил Чиваркин.
— Значит, Сталин, — откликнулся совершенно обнаглевший гад.
Чиваркин даже не испугался. Злость — вот что все перевесило. Никогда он еще так не злился на своего напарника. И ответил сокровенное: сказал о том, о чем сам неоднократно задумывался, все так же взвешивая каждое свое слово:
— Дурак ты! Дело не в Сталине, а в таких, как ты. С таким народом, как наш, кого ни поставь, все одно выйдет…
Однако Демьянов упрямо дудел в одну и ту же дудочку:
— Нет, Вася, не в народе дело. В Сталине. В нем, родимом…
Впервые со дня своего знакомства со штурманом Чиваркин забыл себя от ярости: сграбастал Демьянова за грудки. Однако штурман тоже был не лыком шит — привык к дракам. Скатились противники с демьяновской койки на пол и давай друг друга валтузить. Возились до тех пор, пока не раздались в самом конце длиннющего казарменного коридора шаги: один из приемщиков уже торопился за ними. Пилот и штурман очнулись, вскочили и схватились приводить себя в порядок. На настойчивый стук в дверь Чиваркин, едва переведя дыхание, прохрипел:
