Он склонил голову, а затем повернул к выходу. Я последовала за ним – от гонки мыслей и разрастающейся, захватывающей дух надежды даже кожу покалывало. Дверь закрылась за нами, мы оказались в коридоре. Лицо Ээта оставалось невозмутимым, будто он не совершил только что чудо, заставив нашего отца замолчать. Я готова была вывалить на него тысячу вопросов, но Ээт заговорил первым:
– Чем ты занималась все это время? Целая вечность прошла. Я уж начал думать, что ты, может, и не фармакевтрия.
Я не знала такого слова. Тогда его никто еще не знал.
– Фармакевтрия, – повторила я.
Колдунья.
* * *
Новости разбегались как весенние ручьи. За обедом дети Океана, завидев меня, шептались, а попадаясь навстречу, отскакивали. Кого я случайно касалась рукой, тот бледнел, а когда я передала кубок речному богу, глаза его забегали. Нет-нет, благодарю, я не хочу пить.
Ээт рассмеялся:
– Ты привыкнешь. Мы теперь сами по себе.
Но он вовсе не был сам по себе. Каждый вечер сидел на дедовом помосте вместе с отцом и дядьями. Пил нектар, смеялся, обнажая зубы, а я наблюдала за ним. Лицо его менялось стремительно, как рыбий косяк, – то светлело, то темнело.
Дождавшись, пока уйдет отец, я села в кресло рядом с Ээтом. Очень хотелось устроиться рядом на ложе, прислониться к его плечу, но он был так суров и прям, что я не знала, как до него и дотронуться.
– Ты любишь свое царство? Колхиду?
– Оно прекраснее всех, – ответил Ээт. – Я сделал, как обещал, сестра. Собрал там все чудеса, что есть в наших землях.
Я улыбнулась, услышав, как он зовет меня сестрой и говорит о тех, прежних мечтах.
– Хотелось бы мне все это увидеть.
Ээт промолчал. Он был чародеем, мог разомкнуть змеиные зубы, вырвать с корнем дуб. Зачем ему я?
– И Дедал у тебя?
Ээт скривился:
– Нет, он в ловушке у Пасифаи. Может, потом… Зато у меня есть огромная баранья шкура из золота и полдюжины драконов.
Рассказы из Ээта вытягивать не пришлось. Они рвались наружу сами – про чары и заклинания, которые он накладывал, про зверей, которых призывал, про травы, которые срезал при лунном свете, чтобы варить из них чудеса. Одна история была диковиннее другой: молния притягивалась к кончикам его пальцев, зажаренные барашки возрождались из обугленных костей.
– Что за слово ты произнес, когда исцелял меня?
– Могущественное слово.
– А меня научишь?
– Колдовству нельзя научить. Ты до всего дойдешь сама. Или не дойдешь.
Я вспомнила, как, прикоснувшись к тем цветам, услышала гудение, как некое мистическое знание посетило меня.
