И тут же пожалел об этом.
Ящики будто разнесло взрывом; обломки досок и щепки были раскиданы повсюду, а кирпичи грудой высились посреди комнаты. Кирпичи темно-красные, рыхлые, крошащиеся, будто запекшаяся кровь, и каждый помечен черными буквами и цифрами, означающими первоначальное расположение в кладке камина. Но сейчас все они пребывали не на своих местах, несмотря на весьма искусное расположение. Из кирпичей было сооружено подобие горы, вопреки грубым строительным блокам весьма точно воспроизводившее обрывы, расщелины и пологие склоны реальной горы, виденной Элиотом на фотографии. Горы Эйгер. Она возносилась под потолок, буквально лучась уродством и варварством в сиянии ламп, словно вдруг зажила какой-то своей жизнью эдакий клык багрового мяса, источающий вонь каленого кирпича, неприятно щекочущую ноздри.
Не обращая внимания на лха, снова замахавшего руками, Элиот бросился на лестницу; там он помедлил, разрываясь между страхом и укорами совести, а затем понесся наверх, к спальне, перескакивая по три ступеньки разом.
Микаэла пропала! Элиот недоуменно уставился на озаренный светом звезд ворох простыней. Где, черт побери... ее комната! Ринувшись очертя голову вниз по ступеням, он не удержался на ногах и растянулся на площадке второго этажа. Коленную чашечку прошила боль, но Элиот без малейшего промедления вскочил на ноги, ничуть не сомневаясь, что за ним гонятся по пятам.
Из-под двери Микаэлы сочился зловещий рдяный свет и доносился хруст, напоминающий потрескивание огня в очаге. Дерево оказалось теплым на ощупь. Элиот никак не мог опустить ладонь на ручку двери. Сердце его, раздувшись до размеров баскетбольного мяча, рвалось прочь из груди. Разумнее всего было бы убраться подобру-поздорову, потому что совладать с тем, что ждет по ту сторону двери, свыше его сил. Но вместо этого Элиот глупейшим образом ворвался прямиком в комнату.
Поначалу ему показалось, что комната охвачена огнем, но затем он разглядел, что огонь, хоть и выглядел настоящим, вовсе не распространялся; языки его льнули к силуэтам вещей, лишенных собственного естества и как бы сотканных из призрачного пламени, - подвязанных лентами гардин, просторного мягкого кресла, софы и резной каминной полки, - тяжеловесных и старомодных. Настоящая же мебель - заурядная ширпотребовская штамповка стояла нетронутой. Вокруг кровати рдело ярко-оранжевое свечение, и в самом сердце его лежала обнаженная Микаэла, выгнувшись дугой. Пряди ее волос взмыли вверх и спутались, трепеща в невидимых потоках воздуха, мышцы ног и живота извивались, бугрились узлами, словно она пыталась сбросить кожу. Потрескивание стало громче, и кровать начала источать свет, образующий ослепительно сияющую колонну, сужающуюся посередине, выпячивающуюся подобием груди и бедер и мало-помалу обретающую форму пылающей женщины, лишенной лица, словно сотканный из пламени силуэт. Ее мерцающее платье развевалось, как бы колеблемое ходьбой, и языки огня трепетали позади нее, точно развевающиеся на ветру волосы.
