В «Динго» я поискал Мелани в толпе, но так и не нашел, решил уже, что она передумала, как вдруг заметил ее на втором этаже, она болтала с приятельницами. Вскоре после того, как я к ним присоединился, приятельницы отправились танцевать, и мы остались вдвоем. Она долго рассказывала мне о тех двух подругах, с которыми приходила ужинать, потом о тех, с кем встретилась здесь – с ними она без конца смеялась, – вдаваясь в кучу подробностей, как если бы я был с ними давно знаком и горел желанием узнать все, что с ними сталось. Еще она много говорила об учебе на факультете и о своей работе психоаналитика. Я не очень в этом разбираюсь, но кое-какие ее идеи показались мне довольно странными и оригинальными. Она входила в группу студентов, которые решили взорвать психоанализ, убить Фрейда, изничтожить Лакана и разрушить существующие школы. Я слушал, как будто мне было интересно, хотя улавливал едва ли половину, остальное заглушала музыка. Одна из девушек вернулась к нам, Мелани представила меня:
– Знаешь, это та пианистка, о которой я тебе говорила.
Я получил порцию комплиментов за свои польнареффские вариации и обещание прийти меня послушать, как только выдастся время.
– Лучше заказать столик заранее, особенно в вечера матчей.
– О, потрясающе, мы точно придем на полуфинал.
Я предложил Мелани выпить «Пино Руаяль» и пошел к барной стойке, чтобы принести нам по бокалу. Когда я протянул ей вино, она взяла мою руку и внимательно ее рассмотрела.
– Мне очень нравятся твои руки, как бы я хотела иметь такие же тонкие и белые, мои просто ужасны.
Я в свою очередь взял ее руку, повертел туда-сюда. И на какое-то время задержал в своей.
– Мне так не кажется, они очень красивые.
– Они пухлые, это так противно.
– Ты же психолог, а не пианист, природа знает, что делает.
Мелани сдержала нервный смешок и кивнула:
– Да, я понимаю.
Она убрала руку, глянула на часы, наклонилась к моему уху. Ее челка просто завораживала.
– Если хочешь, можем поехать ко мне.
Желания мне было не занимать, но следовало избегать малейшего риска.
– Знаешь, мне бы не хотелось, чтобы ты думала, будто меня легко снять.
– Я вовсе не это хотела сказать.
– У меня были кое-какие проблемы – недопонимание, ничего серьезного. Мне нужно узнать тебя получше.
– Я понимаю.
Мелани понимала.
Всегда.
Это была ее профессия.
Мне не пришлось настаивать, чтобы она рассказала часть истории своей жизни, бурную связь и разрыв с Тома, у которого имелись свои представления, скажем так, несовместимые с тем, чего ожидают от психиатра. На самом деле он оказался психически ригидным и не одобрил ее короткого романа с одной подругой, что свидетельствует об узости его мышления, а еще ее связи – не постоянной, всего лишь временной – с одной лионской логопедшей, потрясающей девушкой, связи, которая прервалась, потому что Мелани пришлось вернуться в Париж, чтобы защитить диссертацию, но не исключено, что она еще съездит как-нибудь в Лион.
