и Адамо. Я играю и по заказу: японки обожают «Tombe la neige»
[11], американки – «La vie en rose»
[12], итальянки – «Only You»
[13], англичанки тают от «Les Feuilles mortes»
[14]. А когда им нравится, они обступают пианино, некоторые подпевают, и чаевые сыплются. Оно и к лучшему, потому что, при всех Стеллиных достоинствах, она немного прижимиста, руководит своим рестораном железной рукой и, хотя сама из левых, с деньгами расстается неохотно. Вначале я играл бесплатно. Она утверждала, что оказывает мне услугу, раз уж я могу упражняться, и мне это поможет в будущем, добавив строчку к трудовой биографии, которая довольно скудна. И потом, у меня же остаются чаевые. От Стеллы ничего не укроется, и она прекрасно видела, что ее клиентки щедры со мной. Но я настаивал, и через три месяца она стала платить мне по двадцать евро за вечер.
Платить «по-белому».
Она утверждает, что ей это стоит вдвое дороже. Я навел кое-какие справки и возмутился, что она перегибает палку, так что через полгода она подняла выплату до тридцатки. Это было два года назад, и хотя днем у меня другая работа, несколько недель назад я потребовал прибавки до пятидесяти евро.
– Ты совсем сдурел! При нынешнем кризисе, ты что, смерти моей хочешь?
– У нас битком каждый вечер, ты нанимаешь две смены. И мы часто пашем до полуночи.
– Не сейчас, потом посмотрим.
Я не буду особо гоношиться, пианино – не настоящая работа, только дополнительный приработок. Здесь я ужинаю. И у меня право на две порции спиртного (причем я пью что хочу). Мне плевать на зарплату, я протестую из принципа.
Я играю.
Я счастлив каждый вечер, с половины восьмого до половины одиннадцатого в будни, до половины двенадцатого по пятницам и субботам.
А часто до полуночи.
Кое-кто может подумать, что я лишен честолюбия и довольствуюсь малым. Это не так. Я не витаю в облаках и осознаю свой уровень. Когда с трудом читаешь ноты, когда интуитивно выбираешь более легкие и приятные на слух мелодии, когда любишь только попсу и к тому же считаешь Нино Рота, Эннио Морриконе и Элтона Джона величайшими композиторами нашего времени, другими словами, более интересными, чем Шопен или Лист, а их музыку куда более волнующей и берущей за душу, то надеяться особо не на что. Классическая музыка мне глубоко претит. Нет ничего скучнее, чем концерт в Плейель[15]. Если только вы не настроились подремать, разумеется. А я играю каждый вечер. Мне еще и платят за работу. Я устроился куда лучше, чем большинство пианистов, которые вкалывали по шесть часов в день на протяжении двадцати лет, чтобы потом прозябать на пособие по безработице или, озлобившись на весь свет, закончить карьеру преподавателем музыки в каком-нибудь заштатном коллеже. Конечно, никто не приходит специально из-за меня, для них музыка – фон, они начинают слушать, между десертом и сыром, но какая разница, если в этот момент они ненадолго прикрывают глаза, отдаваясь мелодии, и на краткое мгновение счастливы. Ко мне каждый вечер подходят посетительницы – поблагодарить, и делают со мной селфи, просят сыграть любимый отрывок, который навевает на них воспоминания, многие аплодируют, другие целуют, а некоторые подсовывают номера своих телефонов, заговорщицки подмигивая.
