В кухне поднимает папку. Хорошо, застегнуть успел, не рассыпались документы. Захлопывает входную дверь.
В полной тишине мчит по пустой трассе, изредка косясь на папку, брошенную на сидение рядом. Насвистывает и довольно улыбается.
Сворачивает на обочину через пару километров от поселка. Открывает папку, просматривает содержимое.
— Не может быть, — огорошено шепчет, не находя нужный документ. Пересматривает снова. И опять. — Нет, — остервенено отшвыривает ненужные бумажки.
Мимо проносится белый «Ровер» с пантерой на боку. Следом — машина «Скорой помощи». А в памяти — пронзительный взгляд угольных глаз.
— Твою мать, Крутов! Сукин сын!
С вихрем пыли и песка возвращается в поселок, сворачивает к морю. Песок вырывается из-под колес. Машину заносит. Кирилл тормозит. Над обрывом вдали клубится черный дым. Кирилл знает, чей горит дом.
Со стороны пляжа поднимается по выдолбленной в скале лестнице.
Телефон звонит, когда Кирилл почти поднимается.
Останавливается на предпоследней ступени. Видит, как огонь пожирает двухэтажный особняк, словно картонный домик. Как мечется мужик вокруг распластавшегося на земле тела. У Погодина нет сомнений, чье оно.
Отвечает на вызов.
— Погодин! Где тебя носит, телохранитель хренов?! — Алекс в бешенстве.
— Что случилось? — спрашивает Кирилл, отступает в тень туи.
Наблюдает, как врачи грузят тело Крутова в машину. Не запаковывают в черный мешок, не закрывают лицо, и полиции нет. Значит, живой. И тут сумел обхитрить судьбу, сволочь везучая.
А доверенность, из-за которой Кирилл и затеял весь этот цирк с виски, пропала. Наверняка сгорела, как и долгожданная победа. Придется теперь искать новый путь.
— В какую больницу? — пропускает слова Алекса о произошедшем.
— Тебе зачем?
— Охрану приставлю.
— Да пошел ты на хрен со своей охраной, — и отключается.
Плохо. Злой Алекс со своими ребятками — серьезная помеха.
Спускается к машине.
— Тварь! — выдыхает Кирилл, захлопывая дверцу.
Откидывается на спинку сиденья, включает магнитолу. Из динамиков рвет струны «Агата Кристи».
— Ай да Крутов! Ай да хитрый сукин сын! — смеется Погодин. — Ну что ж, поиграем, раз ты приглашаешь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
11 лет назад.
Май. Пятница. Ночь.
Она билась в судорогах: спина выгибалась дугой, ноги и руки выкручивало так, что немного — и хрустнут кости, голова запрокидывалась, а на губах пузырилась пена. А Артем не знал, что делать. Стоял и смотрел, как тело любимой женщины раздирало конвульсиями, выворачивало и кидало в стороны. Мгновение, и Настена изогнулась и рухнула на пол. Это вывело Артема из оцепенения. Он кинулся к Настене, всем весом прижал к полу. Разорвал запутавшуюся на ней ночнушку. Дотянулся и стянул с кровати подушку, кинул ей под голову. Сжал голову, чтобы не билась о пол. Теперь разжать челюсти. Твою мать! Зубы стиснуты намертво. И под рукой ничего подходящего. Он пошарил рукой по прикроватной тумбочке. Часы, ручка, стакан — все не то. Черт! А до кухни далеко. Нельзя! И позвать некого — ни прислуги, ни охраны. Проклятье! Пальцы нащупали чайную ложку. Настена пила молоко с медом перед сном. Есть! Он схватил ложку. Куском ночнушки обмотал поплотнее. Попытался разжать челюсть.
