Аль-Халим ушёл в лес, когда в бороде его появились нити серебра. Он был красивым крепким мужчиной, умеющим руками своими делать такие прекрасные вещи из камня и чужеземного дерева, что глаза людей, видевших их, расширялись от удивления. Его любили, его уважали, возносили и почитали, как идола. Ни одно важное дело не проходило без его ведома и участия. К нему приходили люди с просьбой и за советом. Даже старики, хотя был он моложе их. Со временем дом его украсили дорогие ковры… но в волосах забелела седина. И тогда — в день осени — настигла его тоска. Она взяла в полон его крепкие руки, проникла в самое сердце, заставив погрустнеть очи, так что даже хмельная арза[1] не могла зажечь их снова. С тех пор Аль-Халим стал другим. Лица прохожих и даже людей близких, любимых, лица друзей и старейшин стали чужды ему. Он сторонился их, прятался за стенами своего дома, мечтая втайне заколотить навсегда дверь и окна. За что бы он ни брался, то рушилось, падало, разбивалось. И лежал он целыми днями на прошитых золотом подушках, не смыкая глаз, безвольно разглядывая узоры своих дорогих ковров.
Но вот настал день, и он пропал. Только сторожевые псы, не спящие в ночи, углядели, как по новой луне уходил в лес Халим-мастер.
Страшные вечнозелёные чертоги расступились перед ним, и Аль-Халим распознал, как ужасен, мрачен лес снаружи — и как прекрасен изнутри. Совсем как чёрная запылённая шкатулка, в которой играют, переливаются под солнцем драгоценные камни. Каждый куст, каждый зверёк приветствовал Аль-Халима на его новой стезе. Нежный дурманящий ветерок обласкал ему щёки. И толстые, покрытые мхом гиганты, казалось, сгибались перед ним в поклоне, на что Аль-Халим отвечал тем же, касаясь тюрбаном земли.
Аль-Халим зажил охотой — раньше он не охотился так никогда. Зверь сам шёл ему в силки, ложился под стрелы. Отдавая дань традиции, Халим оставлял лучшие куски огню, лесу и духам его. А те в ответ берегли его как собственного сына — дарили ему лучшие свои сокровища. Таких орехов, таких плодов не ел до того Аль-Халим. А уж эти ягоды — крупные и сладкие, как сахарная голова…
По старым книгам праотцов, взятым им из дома, собирал Аль-Халим травы, лечился ими и стал даже крепче и моложе прежнего.
Вступив первый раз под кров деревьев, Аль-Халим изгнал из своей души былую тоску, на место которой пришли восторг и детское восхищение. Жизнь его изменилась, и он был рад этой перемене.
Ночью, когда он готовился ко сну, слушая, как вдали ухает сова, душа его трепетала. Совсем как в тот миг, когда перед ним прошёл своей гордой, ленивой походкой тигр. Полосатый янтарный мех его играл на солнце, а полный небрежной мощи хребет прогибался под тяжестью собственных мышц. Не удостоив Аль-Халима даже взглядом, царь леса прошёл перед ним, скрывшись в чаще.
