В тумбочке хранился пакет «Зоологического» печенья, а на ней, рядом с довоенным на вид дисковым телефоном, лежала книга Пикуля «Нечистая сила». На книгу Иван позарился из-за названия, но никакой мистики в ней не обнаружил. Пикуль заменял ему телевизор, о чём хозяин шутил время от времени вслух.
«Ну что — мол — показывают сегодня? Опять Пикуля передают!».
Читать у Калитина получалось обычно не дольше трёх страниц, но дело было не в бесталанности автора — усталость, огромная, накопленная, Сизифова, давала о себе знать. Глаза закатывались за веки, книжка сползала и шлёпалась на грязный пол.
На кухне мебели было чуть больше — пятнистая от сколов, как ягуар, эмалированная раковина, колченогий столик, где стояла походная электрическая плитка, и табурет. Раньше квартира, если верить фотографиям, была почти приличной, но сын арендаторши — наркет — продал всё, что можно было продать, а остальное — сломал. Оставил лишь гулкое эхо и неприятный сладковатый запах, вытравить который новый хозяин не смог — то ли ширево, то ли благовония. Зато арендная плата за квартиру была минимальной, и Ивана это полностью устраивало.
Вообще, планы у него были наполеоновские. В деревенской школе Калитин был лучшим, и отметки позволяли ему поступить если не в Москву, то в любой региональный университет. Если бы только Васька не болел… Чтобы поддерживать худо-бедно лечение младшенького, Иван и перебрался в райцентр.
Райцентр был с виду как его квартира — облупленный и Богом забытый, и не было бы смысла в его существовании, если бы местная вьетнамская диаспора не вложила деньги в заброшенный советский полиграфический комбинат. Именно туда и устроили Ивана по знакомству — не было времени на поиски вариантов поинтереснее, деньги были нужны ещё вчера.
Сначала Калитин был разнорабочим — грузил и возил на тележках тяжеленные как палеты с силикатным кирпичом бумажные пласты. Потом подняли до обрезчика — тоже обезьянья работа, но считавшаяся более квалифицированной, к тому же, платили за неё почти вдвое. Прошуровав какое-то время обрезчиком, он выучился на печатника и встал за станок. В советское время печатники работали тут в две смены, с семи утра до одиннадцати ночи. Иван же впахивал за двоих.
Порой Калитин сам удивлялся, как он умудряется каждый день просыпаться в полшестого и шлёпать по окраине к комбинату в надежде поймать попутный автобус. Готовил еду Иван раз в неделю, стирал — раз в месяц. Воскресенья он пролёживал на диване пластом, сил хватало лишь на поход в туалет. Раз в две недели заставлял себя проведать брата. Иногда начальство, зная о его потребностях и простой человеческой безотказности, просило выйти «хотя бы на полдня» и в воскресенье.
