Гретхен открыла глаза. Она все еще лежала в больничной палате доктора Пилюлькина. Грудь была туго перевязана, чтобы предотвратить кровотечение. Мерно тек физраствор из капельницы в вену правой руки. В четырехкоечной палате она была одна.
Гретхен чувствовала себя намного лучше, но слабость не давала даже приподнять голову. Поэтому для кормления медсестра подкладывала дополнительную подушку и кормила с ложечки.
– привет, дорогая, как ты спала? – Вольдемар зашел с утра к своей подруге в палату, как он это делал уже третий день подряд.
– спала хорошо. Снились какие-то тяжелые сны. Как будто я снова на Мадагаскаре, но там идет война, бомбы падают, а мы с тобой бежим между воронками, под взрывами… еле проснулась, чтобы не погибнуть там.
– надо же, я тоже весь сон ворочался, и тоже снилась война, правда, не на Мадагаскаре. Видимо, моей подкорке не хватает такой фактуры, чтобы придумать сон о Мадагаскаре
– хочу уже в Гитлерград, надоело тут лежать
– любимая, ты должна поправиться. Доктор же тебя лечит. Я не уверен, что транспортировка до Гитлерграда пойдет тебе на пользу. Скорее все может только осложниться.
– да, я понимаю. Просто лежу и мечтаю. Снова пройтись с тобой по набережной, или по Маннергейм-штрассе….Чтобы вокруг фонари, пирожковые, лодочки под мостами… Мы, кстати, так с тобой и не прокатились на лодочке, а все гитлерградские влюбленные должны прокатиться на лодочке, и там поцеловаться
