«Самое смешное, – думает Эна, глядя на заборы, увитые красными виноградными листьями, и одновременно на веранду пляжного кафе под тентом в виде пучеглазого краба, – что если смотреть на обе стороны этого мира беспристрастно, разница между ними совсем не так велика, как их жителям кажется. Исчезающе невелика!»
В этот момент, словно бы желая немедленно подтвердить ее вывод – хотя Эне не требуется подтверждений, сомнения ей неведомы, Эна всегда права и знает об этом, быть правой для Эны естественно, как дышать – однако именно в этот момент на набережной маленькой узкой речки, текущей по плотной тяжелой Другой Стороне, ей в колени утыкается добродушная волчья морда, на самом деле, конечно, собачья, некоторые породы лаек выглядят так. А на зыбком берегу Зыбкого моря к Эне подбегает мелкая кудлатая псина, извалявшаяся в мокром песке, и начинает восторженно прыгать, как бешеный заколдованный мяч. Обе собаки исполнены дружелюбия и несгибаемого намерения непременно лизнуть незнакомую тетку в нос, до которого еще надо как-нибудь дотянуться, но никакие преграды не остановят собаку, исполненную любви. Два голоса, мужской и женский, одновременно с разных сторон говорят: «Ой, извините, не бойтесь, он, она не кусается, просто очень понравились вы ему, ей», – и Эна смеется: «Да вижу, что не кусается, привет, ты мне тоже нравишься», – и гладит обеих собак, большую и маленькую, одновременно, одной горячей рукой. И уходит в совсем уж приподнятом настроении, хотя еще недавно казалось, некуда дальше его поднимать.
Эна идет по городу, сразу по двум городам. И набережная, и пляж остались далеко позади, теперь Эна идет по двум городским – еще не окраинам, но уже не центральным улицам, а тихим жилым районам, где заборы опутаны хмелем, девичьим виноградом и лиловым вьюном, любуется черепичными крышами, рыжими и лазурными, с любопытством заглядывает в сады – как же они, оказывается, красивы, когда смотришь одновременно на обе стороны сразу, жалко, люди так не умеют, вот бы их научить. И вдруг из-за угла ей навстречу внезапно выскакивает длинноногая девица в круглых очках, размахивает огромным ножом, жестами и всем своим видом выражая готовность вонзить его себе в сердце, и орет, как скаженная: «Волей и кровью своей останавливаю тебя, дальше ты не пройдешь!»
– Дура, что ли? – удивленно спрашивает Эна.
Так ее еще никто нигде не встречал.
Это довольно невежливо, зато сраженная Эниной прямотой девица замирает как вкопанная. По крайней, мере, больше не порывается вонзить себе в грудь острый жертвенный жреческий нож.
