Встретились у галереи, пришли туда почти одновременно, Люси буквально секунд на пятнадцать раньше, как раз успела увидеть афишу и схватиться за сердце, сама не зная, рада она или нет, а потом разглядела, что имя художника на афише в траурной рамке. И разрыдалась так горько, словно Зоран и правда умер, а не сидит сейчас у себя дома на Этой Стороне.
Эдо не стал ее утешать, подождал, пока сама успокоится, потом усадил на ближайшую лавку, велел: «Рассказывай давай». Ну и Люси, конечно, все ему выложила, то смеясь, то снова плача от облегчения, что теперь будет знать правду о Зоране не одна.
Эдо слушал ее так внимательно, словно питался словами, а сегодня как раз весь день не ел. Только хмыкнул: «Надо же, какая Эта Сторона у нас переборчивая! Меня, хоть убейся, обратно не принимает, а гения сразу – цап себе! Ну и молодец, все правильно сделала, из нас двоих я бы тоже выбрал его». Люси только теперь запоздало подумала, как ему должно быть непросто все это принять, но Эдо выглядел совершенно довольным. И даже отчасти самодовольным, как человек, только что успешно закрывший трудный проект.
Дослушав Люси, он достал из рюкзака папку, а из нее две картонки, зеленую и золотую: «Посмотри, что наш покойник вчера нарисовал». И тогда Люси всерьез пожалела, что весь вечер ревела, слезы уже закончились, а как бы они пригодились сейчас!
Долго рассматривала рисунки в бледном фонарном свете, все эти невыносимые пятна и тени, и что-то еще такое, чему названия нет. Эдо сказал: «Одна, так и быть, твоя, только наугад, выбирать не надо, – спрятал рисунки за спину: – В какой руке?» Люси ухватилась за правую руку, ей досталась золотая картонка, и это, конечно, было огромное облегчение, что он так придумал, сама бы выбрать одну из двух ни за что не смогла.
Потом они пошли на улицу Басанавичюс, буквально за минуту до закрытия вломились в бар; на пороге сердце Люси вдруг сжалось от какого-то тягостного предчувствия, но ничего трагического не случилось, и вообще, можно сказать, ничего. Только в обслуживании им вежливо отказали, сославшись на расписание, но такую беду уж точно легко пережить. Зато увидели приколотую над стойкой картинку с золотыми тенями и набросились на бармена с расспросами – откуда взялась? Тот только плечами пожал: кто-то из клиентов забыл на столе, или нарочно оставил, потому что ему не надо, а я забрал, мне нравится, пусть висит.
На этом их следовательский пыл угас, да и нечего больше было расследовать, разве что позвонить галерейщику и расспросить о якобы покойном художнике, откуда он вообще взялся такой, но это точно не в два часа ночи. Придется отложить до утра.
