Но синий свет постепенно сменился лиловым, лиловый – розовым. Все с ним ясно, просто кто-то украсил разноцветной подсветкой витрину лавки или вход в ресторан. И со мной тоже ясно, хрен мне, а не свет Маяка.
Разочарование оказалось гораздо сильней, чем он обычно себе позволял; по-человечески это, конечно, понятно. Сижу тут, как последний дурак, смутно надеюсь на невозможное, которое не спешит становиться возможным, что с меня взять. Ну и вообще весь день такой выдался – не то что плохой, просто нелепый и дерганый. Все сегодня не так. Как не понял с утра, кто я сам, что тут делаю и почему до сих пор не сбежал на край света от такого невыносимого счастья, так до сих пор толком и не понимаю. Собственно, как раз поэтому и хотел сегодня домой. Ввалиться к Тони и с ним – даже не просто выпить, а натурально нажраться. Вдрабадан. Терпеть не мог напиваться, но сегодня очень хотел, потому что пьяному простительны любые проявления слабости; их от него, можно сказать, даже ждут. А значит, в кои-то веки не надо будет прикидываться, что у меня все в полном порядке, не заливать, будто устроился лучше всех, развалившись меж двух миров, как царь на перинах, а честно признаться, что иногда бывает совершенно невыносимо, настолько, что ну бы ее вовсе к чертям собачьим, такую волшебную жизнь. А потом, когда полегчает, быстренько протрезветь и жить дальше, как ни в чем не бывало. И небрежно отмахиваться от дружеского сочувствия: ай, да не бери в голову, это была не исповедь, а просто художественная декламация, нашел вообще кого слушать, а то сам не знаешь, я не умею пить.
В общем, такие были планы на вечер: нажраться в хлам, устроить минуту слабости часа на полтора-два, отвести душу, а потом горделиво все отрицать. Но, похоже, судьба хранила – не его самого, а Тони Куртейна от сомнительного развлечения утирать ему пьяные слезы. «Судьба молодец, все правильно понимает, – думал Эдо, доставая новую сигарету. – Тони и так хлебнул со мной лиха. Если уж беречь кого-то из нас, одного, на выбор, то лучше его».
Курить ему больше не хотелось, но надо же чем-то себя занимать, пока кукуешь на подоконнике с видом на скучнейшую из площадей Старого города, разглядывая парковку напротив военного министерства и вечерних прохожих, идущих, бредущих, спешащих, летящих вприпрыжку по своим делам, кто куда. Сидел, вертел в руках незажженную сигарету; подумал, что еще можно было бы свесить с подоконника ноги и болтать ими в воздухе, тоже ничего себе развлечение, но не стал. Каждому жесту свое настроение, умеренно безрассудные выходки хороши далеко не всегда.
