– Вот что, Соня: не пойдет тебе на пользу поездка к маме. Не в этот раз.
В назидание бабушка оставляет тетрадь на тумбочке, бесшумно выходит в прихожую и, щелкнув замком, скрывается за дверью.
Я расстроила бабушку.
Балерины испуганно глядят на меня с полок, разочарование, отчаяние, злость и ярость приливают к голове – я так больше не могу… Пусть я – жалкая предательница и отступница, но эта чертова математика не нужна мне!
Хватаю лампу и что есть мочи грохаю об пол – белый абажур отлетает в угол. Под хруст осколков выбегаю в гостиную, нахожу телефон и, пролистав список, подношу его к уху – за вереницей длинных гудков срабатывает автоответчик.
– Лебедев, если ты через час не придешь на пустырь, я что-нибудь с собой сделаю. Слышишь? Я серьезно. Ты не успеешь мне помочь! Хотя… ты, наверное, и не захочешь…
Я отключаюсь, натягиваю ненавистные прилизанные шмотки и шапку и, на ходу застегивая молнии на ботинках, выскакиваю в подъезд.
* * *
С неба сыплется колючая крупа, ветер задувает за шиворот, мокрые пряди превращаются в сосульки – пусть я заболею и умру, все равно никто не видит и не знает меня… И не любит.
Я оказываюсь на пустыре намного раньше назначенного часа, продираюсь сквозь засохшие заросли и замираю: Егор уже там, курит и задумчиво наблюдает, как снежинки тают на черной ткани его рукава.
– Привет, – окликаю его издалека.
Получается еле слышно.
Он вздрагивает, выбрасывает окурок, идет навстречу и молча останавливается в шаге от меня – взгляд переполнен раздражением, досадой, злостью и усталостью. Должно быть, так смотрят на назойливых мух, перед тем как прихлопнуть.
С вызовом расправляю плечи, хотя по щекам вперемешку с холодными каплями текут горячие слезы, и прошу:
– Егор, если ты считаешь меня помехой на пути к цели, непредвиденным осложнением, «очередной помешанной идиоткой», скажи мне это. Я пойму. И перестану надеяться. Но ты должен знать: я все равно не отвернусь от тебя. Даже если мне будет больно и тяжело, я не сделаю этого.
Непроницаемая чернота рассеивается, в широко распахнутых глазах мелькают растерянность и боль.
– Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? – Егор приближается еще на шаг, чистый тихий голос раздается слишком близко. – Я же Урод, ничто, ноль. Хочешь быть такой же? Хочешь связаться со мной и все потерять?
– О чем ты говоришь? – перебиваю я. – Я ничего не потеряю. И ты выберешься отсюда. Или изменишь все здесь.
Слезы бегут сплошным потоком, их уже невозможно скрыть – я моргаю и жду ответа, словно от него зависит вся моя дальнейшая жизнь.
