– Что?
– Как меня зовут? – повторяет парень.
Я растерянно верчу в руках скользкую холодную банку.
– Как меня зовут? – допытывается он, насквозь прожигая взглядом.
– Лебедев… Егор… – мямлю тихо.
Я. Произнесла. Его. Имя.
Одно из самых страшных ругательств для моей семьи.
– Надо же!.. – веселится Урод и тут же становится пугающе злым: – Не угадала. Я – никто. Пустое место. Ноль.
Он резко встает, с вызовом смотрит в упор, и заржавевшие колеса памяти со скрипом трогаются и разгоняются на полную мощь – я вспоминаю необычайно солнечный осенний день, паутинки, летящие по воздуху, шуршание кленовых листьев под красными яркими сапожками, зеленый шарф с бахромой. Бабушка встретила свою бывшую ученицу и ее сына, они о чем-то разговаривают на повышенных тонах, но мне неинтересно, ведь мальчик, поразительно знакомый, разглядывает меня невероятно красивыми, не по-детски серьезными глазами и улыбается:
– Привет, Соня!
Хочу улыбнуться в ответ, но бабушкина твердая рука одергивает меня.
– Галина Федоровна, за что? Объясните: за что? – где-то над головой плачет женщина, и стальной голос бабушки разрезает наступившую тишину:
– Не приближайтесь ко мне и к моей семье. Никогда. Ты – никто. Пустое место. Ноль. Ты всю жизнь будешь страдать!
– Я не знаю тебя! – повторяю вслед за бабушкой. – Ты – никто. Пустое место! Ноль.
Собрав побольше слюны, я шагаю вперед и плюю мальчику в лицо. Потому что бабушка плюет в лицо его матери.
А мальчик лишь молча сверлит меня черными угольками глаз…
Реальность подергивается и плывет.
– Тот мальчик… На лугу… Ты… – шепчу потрясенно.
– Ты о чем вообще? Крыша поехала, принцесса? Я всегда знал, что у вас вся семейка не в себе! – глумится Урод, холодно усмехается и снова садится на бочку.
Я шла сюда, чтобы вновь почувствовать теплые мурашки, что бежали по коже в его присутствии, но сейчас меня колотит. Ребята громко ржут надо мной.
Трясу головой – проклятое воспоминание затуманило мозг.
Тот робкий мальчик из сна был добрым. И этот мрачный парень никак не может им быть.
Гордость и выдрессированное годами омерзение к нему занимают привычное место в сердце.
– Я знаю, почему тебя называют Уродом… – шиплю, задыхаясь от горечи. Черные глаза больше не смеются – их взгляд застыл на моих и держит на прицеле.
Вполне возможно, что он прямо сейчас меня убьет – сомкнет длинные пальцы на шее и будет давить до тех пор, пока мое безвольное, никому не нужное тело не затихнет, а Воробей все это время будет стоять на стреме. А потом поможет другу закидать остывающий труп сухими ветвями и лопухами.
