. Обещаю поделиться с г-жой де Виллар. Ваше участие — такая прелесть. Наш аббат вволю поторговался за Ваш ковер; он обойдется Вам в двести тридцать ливров, хоть бахрома у него искусственная, как у г-жи де Верней. Добрейшая ЛаТрош наконец-то успокоилась. Ходили разговоры, что братец Табины сражался, как юный Марс, и вроде бы сразил своего противника, но все это одни разговоры
[134]. На сегодня прощайте, бесценное мое дитя. Все Виллары от Вас без ума. Мы с ними много говорили про это; они просто обожают Вас и очень высоко ценят. Прощайте же, моя милая, свет души моей. Целую дорогих моих внучат. Я очень тревожусь за малышку, зная что за отраву ей приходится глотать
[135]. Я определенно виню во всем одну кормилицу, Полин тут ни при чем, а эти твари, что птицы залетные, а нам переживай потом за бедных малышек, за то, что они всю жизнь будут себя поживой чувствовать.
Пятница, 23 августа <1675>
В нашем «дневнике» пора ставить точку. Г-н де Куланж и м-ль Мартель уже собираются в обратный путь; я же думаю тронуться завтра поутру. Намеревалась было с ними, но г-жа де Пюисье любезно взяла на себя труд уговорить г-на де Мирпуа на ратификацию[136]. Она исполнена желания горы свернуть, прислала мне письмо и просит быть у нее завтра после обеда с кем-нибудь из Гриньянов или с аббатом де Куланжем. Мне непременно нужно туда поспеть. Что до событий дня нынешнего, то, по моим наблюдениям, г-н де Куланж имеет намерение поведать Вам о них лично. Нежно и тысячекратно Вас целую, прежде чем уступить ему перо.
Госпоже де Гриньян
Париж, понедельник 26 августа <1675>
Вам смешно, но я и вправду вечно что-нибудь забываю. Вот, к примеру, забыла, что г-н Давонно от Вашего имени просил адрес г-на д’Аквиля; в моей последней записочке[137] на это, конечно же, не хватило места. Это на улице Вилледо, а пока, моя милая, не стоит мне слать писем для передачи. Боюсь, что я получу их уже в Бретани. А в другое время это такая радость, и было бы нехорошо с Вашей стороны лишить меня ее. Я также написала шевалье, приложив Ваше последнее письмо.
Пришло время доложить Вам о нашем разлюбезном Мирпуа. Итак, г-жа де Пюисье всерьез озаботилась этим делом. В субботу утром я вернулась из Ливри. Сразу после обеда отправилась к ней; увидела, что она вне себя от злости на г-на Мирпуа, у которого, говоря по совести, нет никакого резона противиться ратификации, если не считать того, что он самый бесчестный человек во всей Франции: мелкая душонка, взбалмошный, извращенный ум, он труслив и злопамятен, панически страшится делать людям добро и упивается возможностью довести до отчаяния всех, кто имел неосторожность связаться с ним. Ему нашептали, что имущества г-на де Белльевра достанет, чтобы погасить долги, и что если кто-то разоряется, то вступает в силу шестилетний срок давности
