Бабушка открыла дверь, даже впустила ее, прошептав:
– Помалкивай об этом.
Макензи сразу поняла, что имела в виду старушка, и поднялась наверх с гулко бьющимся сердцем, готовая убежать в следующую секунду. Она застала Джокера за просмотром какого-то сериала на ноутбуке. Увидев девушку, он закрыл его и улыбнулся до ушей.
Вот он перед ней – живой, как и прежде, улыбается, не дрожит – в сознании. Макензи не знала, во что верить. Еще вчера Джокер умирал, а сейчас улыбается.
Она так рада его видеть, что бросается на шею, сжимая в объятиях до боли.
– Эй, – хрипит Джокер немного слабым голосом, – задушишь меня!
Но прижимает ее к себе так же сильно. Точнее, так сильно, как только может, – слабее, чем обычно.
Отстранившись, Макензи смотрит в лицо Джокера, ища признаки слабости. Только синяки под глазами выдают его болезнь, в остальном – он живой, сияет и смеется. Потом он поднимает руку и касается ее лица: разглаживает напряженное выражение, прогоняет ее плохие мысли, переживания. Его большой палец касается губ Макензи, потом он медленно убирает его.
Вот они сидят друг напротив друга. Джокер сверхъестественным способом читает ее вопросы и отвечает:
– Бабуля сказала, что грипп. – Пауза, следующий вопрос, ответ: – Сейчас все нормально. Чувствую себя хорошо, извини, что заставил волноваться. – Пауза, следующий вопрос, ответ: – Я правда не знаю, что случилось. Ты как?
Макензи опускает голову, смотрит на руки.
– Все из-за меня?
Она не откликается, и Джокер продолжает:
– Почему молчишь? В чем дело?
Макензи непривычно молчалива, она недоговаривает, он сразу видит это. Джокеру становится плохо от того, что она не может сказать ему всего, от того, что у нее от него есть тайны.
Или это у него есть тайны? Откуда эти воспоминания о нем полуголом, раздетом ее руками?
Но она такая маленькая, хрупкая, сжата в комок, он просто не может испортить этот их хрупкий мир. Не сейчас.
Что с ним стало за время болезни? Ему уже не так легко читать Макензи. Позы ее стали закрытыми. Не смотрит в глаза, сидит дальше обычного. Молчит. В ней что-то изменилось? Не может быть.
Столько вопросов, ни на один нет ответа. Когда он проснулся, ему все стали врать – бабушка, теперь Мак. Он сомневался, что у него был обычный грипп, а теперь он уверен, что было как минимум что-то еще. Вдруг он стал прокаженным, вдруг натворил чего, или с ним что-то творилось… Но Джокер ничего не помнит, и отвечать ему никто не хочет. Ему ненавистна одна мысль, что из простого парня, в жизни которого не было сложностей, он в один день превратился в кого-то с кучей проблем, пробуждение открыло в нем какие-то неизведанные стороны.
