Солнце прибилось к дальнему хребту, как беспризорник к чьей-то сумке. А отшельник, понимая его усталость, писал:
«Сердечное воскрешение всегда и везде творить научись...»
«Сердечное воскрешение… – повторил несколько раз отшельник. – А что ещё желает моя душа?»
Поправил тетрадку, лежащую на коленях, вздохнул и закончил:
«Многому ещё у этой жизни научись. А после и в синие ворота, за которыми Бог-помощник проживает, стучись».
Отшельник Митрофан, затворившийся в своей пещере, был погружён в глубокое раздумье.
Раздумье отшельника было глубоким до того, что его не могли вернуть к этой жизни ни его друзья, ни земской врач, приглашённый специально для этой цели, ни трубач самарской городской филармонии, отлично игравший на медной трубе.
Погружён был Митрофан в своё раздумье целое лето. За это время у куста орешника, растущего возле входа, успела отрасти ветка. Проникла та ветка в пещеру, коснулась отшельника своим шершавым листком, и тот очнулся…
– Как долго, светлейший, вы не были с нами, созерцая, возможно, сам Фаворский свет, – обратились к Митрофану его друзья, пришедшие поздравить его с возвращением.
– Неужели? – удивился тот. – А мне показалось, что я отлучился лишь на одно мгновенье!
Одна женщина вела корову, потерявшуюся в лесу, мимо пещеры отшельника.
Услышав утробное мычанье, звучавшее, как иерихонская труба, отшельник выглянул из пещеры и окликнул:
– Марья Капитоновна!
Женщина не отреагировала на это никак: видимо, её звали по-другому. А вот корова повернула свою голову и несколько раз дружелюбно кивнула отшельнику. И бабочке-лимоннице, сидевшей на её рогу, как на ветке, пришлось покинуть своё насиженное место.
Один отшельник, странствуя в летнюю пору по Жигулям, каждым придорожным камнем любовался.
Сядет, бывало, возле какого-нибудь камня и ну его хвалить. Ты, дескать, и замшелый, и стопудовый, и цветом серый-пресерый, как дамасская сталь!
Какую выгоду от такой хвалы отшельник имел, про то неизвестно. Но только возле камней, с которыми он беседовал, трава гуще и зеленее всегда росла. А ещё человеку, которому уснуть возле таких камней доводилось, снились всегда добрые, спокойные сны.
Имени того отшельника история не сохранила, но прозвище его – Улучшатель – дошло и до наших дней.
Бумажное производство в Общине
Как-то среди отшельников, ещё не достигших просветления, пошла мода на сочинительство разных книг. В этой связи Старший отшельник в колокол бить не стал, но обратился к молодым с такой речью:
