А вот сестру вспоминать не нужно было. Настроение упало ниже погреба. Когда вышел из кухни, сразу направился на пирс. Воспоминания снова терзали мою память. Говорят — время лечит, вот мне и интересно, сколько же должно его пройти, чтобы вылечить?! Я стоял и смотрел вдаль невидящим взором. В голове крутилась последняя встреча с Медеей. Моя любимая сестра, с которой я делил все, включая утробу матери. В тот день мы поссорились. Сильно. Нам было сто пятнадцать лет. Она влюбилась в Энтони Харроу. Я помню, как доказывал ей, что у него таких, как она, в каждой комнате по три штуки, но Медея клялась, будто у них обоюдное чувство. Наш спор продолжался до хрипоты. Я умолял ее не ходить больше к этому вампиру. Я знал, что он разобьет ее наивное, чистое сердце. Но случилось ужасное. Медея крикнула мне, что беременна от него, и убежала, надеясь порадовать отца ребенка. Я не успел ее остановить, так как был в шоке от ее слов. Когда я рванул за ней, то успел на развязку. Харроу насмехался над мой сестрой, при этом беззастенчиво лапая липнувшую к нему блондинку. Я видел, как опустились плечи Медеи, а потом она с такой скоростью промчалась мимо меня, что я не успел ее поймать.
После того я искал Медею восемь дней. И нашел я ее чисто случайно. Мой конь испугался змеи и рванул с места. Он не успел затормозить, и мы с животным свалились с утеса прямо на скалы, которые омывали бурлящие пенистые волны моря. Мне повезло — я оттолкнулся от коня и смог не угодить на острые выступы камней, что торчали как пики. А когда повернулся посмотреть на коня, чуть не захлебнулся соленой водой.
Распятая на острых камнях, безжизненно висела Медея. Это была ужасная смерть. Она умирала несколько дней, истекая кровью. Скала, которая пробила грудь сестры, не задела сердца, но пришпилила жертву, как бабочку на иглу, не отпуская, терпеливо ожидая смерти. Я сбил руки в кровь, пытаясь ее снять оттуда, но как бы я не бился, все было безуспешно. Я не мог сам справиться, но и оставить ее одну тоже не мог. До утра я был в воде возле моей двойняшки, держа ее за руку и рыдая. Она была для меня частичкой души. И она умерла.
Я навсегда запомнил эту картину. И каждый раз, когда я вижу Харроу, я вспоминаю Медею. Я винил нас обоих. И себя, и Энтони. Себя — за то, что не успел, не досмотрел, не поймал. Его — за то, что унизил, попользовался и выбросил, растоптал ее сердце и душу. Я ненавидел этого вампира всем моим нутром. И я точно знал: Еву он не получит. Она моя!
