Что касается учёных, то советские историки, даже говоря о событиях Второй мировой войны и нацистском «новом порядке», обходили вопрос о геноциде в отношении еврейского народа. Исключением из общей политики замалчивания были попытки советской власти дискредитировать украинских националистов зарубежной диаспоры, но соответствующие заказные работы писались на английском языке и были рассчитаны на зарубежную аудиторию>{7}. До распада СССР только отдельные материалы печатались в сборниках документов (большей частью региональных), а некоторые «еврейские сюжеты» можно найти у Н. Коваля, Т. Першиной, и в посвящённой проблематике Холокоста работе Ю. Шульмейстера - правда, написанной уже в 1990 г.>{8}
Для советской историографии характерным было упоминание об уничтожении нацистами «мирных советских граждан без учёта пола, возраста и национальности». Этой традиции следовали и при описании наиболее известного факта уничтожения еврейского населения в Бабьем Яру. Так, в томе «Истории городов и сел Украинской ССР», посвящённом Киеву, о расстрелах десятков тысяч евреев в конце сентября 1941 г. было сказано так: «Он (Бабий Яр. - И. Щ.) стал местом массовых казней советских людей - коммунистов и комсомольцев, служащих государственных учреждений и членов их семей, которые оставались в городе, бойцов и командиров Красной Армии, которые не смогли выйти из окружения»>{9}. В «Украинском советском энциклопедическом словаре» за 1988 г. в соответствующей статье вообще не упоминается о самом массовом расстреле евреев в истории Холокоста>{10}.
Замалчивание Холокоста в СССР можно объяснить рядом причин. В частности, изучение «окончательного решения еврейского вопроса» разрушало миф о «едином советском народе» и его «общей исторической судьбе». Ещё одной причиной затушёвывания памяти о Шоа, по мнению канадско-украинского историка И. - П. Химки, было то, что многие послевоенные коммунистические чиновники разделяли антиеврейские предубеждения. К тому же, этнические русские и украинцы заняли вместо евреев определённые социальные ниши, и «не хотели касаться вопроса Холокоста, следствием которого, как и после уничтожения и переселения поляков, было их социальное возвышение»>{11}. Кроме того, правдивое освещение Холокоста непременно бы вызвало постановку вопроса о том, что сделала советская власть для спасения еврейского населения, обречённого на уничтожение нацистами. Безусловно, изучение геноцида в отношении евреев могло задеть раздражающий для советской власти вопрос об отношении местного населения к оккупации, и проблему коллаборации: для советской идеологии недопустимым было освещение фактов сотрудничества с оккупантами сотен тысяч советских граждан, часть которых прямо или косвенно была причастна к нацистскому геноциду и уничтожению евреев. И, наконец, любые «национальные акценты» в исторических исследованиях «угрожали» контактами советских историков с коллегами из западных стран, что могло способствовать разрушению «железного занавеса» между Советским Союзом и «западным миром».
