Я снова смотрю на стол и пытаюсь сосредоточиться, и не могу не задаться вопросом, как Джереми справляется со всем этим. Он − бетонный столб снаружи, но внутри должен быть полым. Это разочаровывает, зная, что это сейчас его жизнь. Уход за яичной скорлупой без желтка. Это жестоко.
Я не пытаюсь быть резкой. Я просто ... не знаю. Я чувствую, что было бы лучше для всех, если бы она не пережила крушение. Я сразу же чувствую себя виноватой за эти мысли, но это напоминает мне о последних месяцах, которые я провела, заботясь о своей матери. Я знаю, что моя мать предпочла бы умереть, чем быть такой же недееспособной, какой её сделал рак, но это были всего лишь несколько месяцев её жизни...из моей жизни. Теперь это вся жизнь Джереми: забота о жене, которая больше не является ею вовсе, привязанность к дому, который больше не является таким. И я не могу себе представить, как Верити хотела бы, чтобы он жил. Я не могу себе представить, как она хотела бы жить. Она даже не может играть или говорить со своим собственным ребёнком.
Я молюсь, чтобы её там не было, ради её же блага. Не могу себе представить, как это было бы трудно, если бы её разум всё ещё был там, но повреждение мозга оставило её без физического способа выразить себя, лишив любой способности реагировать или взаимодействовать, или вербализовать (вербализовать – сформулировать мысль и высказать словами. Вербализация – вербальное (словесное) описание переживаний, чувств, мыслей, поведения. Прим.ред.) то, что она думает.
Я снова поднимаю голову. Она смотрит прямо на меня.
Я вскакиваю, и стул движется назад от стола по деревянному полу. Верити смотрит прямо на меня через окно, её голова повёрнута ко мне, её глаза встретились с моими. Я подношу руку ко рту и делаю шаг назад; я чувствую угрозу.
Я хочу оказаться вне поля её зрения, поэтому ползу налево, к двери кабинета. На мгновение я не могу отвести от неё взгляда. Она – Мона Лиза, которая следует за мной, когда я иду через комнату, но, когда я подхожу к двери её кабинета, мы больше не смотрим друг другу в глаза.
Её глаза не следили за мной.
Я опускаю руку и прислоняюсь к стене, наблюдая, как Эйприл выходит на улицу с полотенцем. Она вытирает подбородок Верити, а затем берёт маленькую подушку с колен и поднимает её голову, помещая подушку между плечом и щекой Верити. Она уже не смотрит в окно, когда её голова приспособилась.
– Чёрт, – шепчу я.
Я боюсь женщины, которая едва может двигаться и, даже не может говорить. Женщина, которая не может по своей воле повернуть голову, чтобы посмотреть на кого- то, не говоря уже о намеренном зрительном контакте.
