Запах остался прежним — но само почтовое отделение теперь ютилось в дальнем конце просторного зала; остальное место занимали, отделенные от вестибюля стеклянными дверями, магазины и магазинчики. Оглядевшись, Яна двинулась вправо — туда, где когда-то стояли ровным рядом деревянные кабинки для междугородних звонков.
(На улице тьма, воет буран, но внутри жарко натоплено. Яна сидит на подоконнике, медленно болтая ногами и сонно наблюдая, как снег на валенках превращается сначала в блестящие круглые капельки, а потом — в темные пятна. От батареи поднимается сухое тепло. Лизка дрыхнет в санках, пристегнутая ремнем, похожая на кулек в огромном платке поверх шубки. Закинула голову так, что по раскрасневшейся щеке течет слюнка. К соседнему подоконнику привалились папа с теть Светой; папа осоловело моргает, а теть Света злится, что пришлось встать в такую рань. Сейчас семь утра, — а значит, в далеком городе на материке, где живет папина сестра, тетя Лена, — одиннадцать вечера. У нее еще вчера, а здесь уже завтра. Раз в три месяца папа, теть Света, Яна и Лизка приходят на почту, чтобы позвонить в прошлое.
Из громкоговорителя под высоким потолком раздается гудок. Яна вздрагивает. Папа поднимает голову и выпрямляется.
— Москва, пятая кабинка, — произносит металлический женский голос. Замотанный в черное дядька, которого Яна до сих пор не замечала, развалистой рысью бежит к пятой кабинке, срывает трубку и яростно орет, пытаясь свободной рукой закрыть дверь:
— Слышь меня? Слышь? Алло! Это я, Вадик! Слышь?
Наконец объявляют их город, и папа бросается к кабинке. Сначала он разговаривает с тетей Леной сам — Яна видит сквозь стеклянное окошечко, как он то хмурится, то смеется. Потом наступает очередь тети Светы — она разговаривает недолго, и к ее губам все время приклеена резиновая, скользкая улыбка. Под конец зовут Яну. Она послушно сжимает теплую трубку; папа и тетя Света подпирают плечами проем кабинки.
— Ну как ты, дружочек? — спрашивает тетя Лена, и ее голос едва слышен за шелестом и гулом. Это гудят волны в проливе. Бесятся, ловят пастями снег, завиваются белыми барашками. Подпрыгивают, хватают за хвост теть Ленин голос, и он становится все слабее, все отдаленнее, будто не может дотянуться.
— Ну расскажи, как у тебя дела? Алло? Алло! Янка, ты меня слышишь?
Яна изо всех сил сжимает трубку, приваливается к деревянной стенке кабинки и закрывает глаза. Папа и теть Света нависают за спиной. Слышно их тяжелое, возмущенное дыхание.
