Мурашки на руках Яны стали крупнее, и на бледной коже резко выступили веснушки. Как брызги ржавой болотной воды. Внезапно Ирине захотелось попросить Нигдееву заткнуться, но она не смогла вымолвить ни слова.
— Наверное, поэтому он и пошел за мной тогда, в самом конце, — сказала Яна. — Зря он это сделал.
Ничего не хочу об этом знать, подумала Ирина. Нигдеева снова открыла рот, и Ирине захотелось завизжать, чтобы заглушить то, что она скажет.
— Ты примешь за меня пересдачу? Я хочу уйти в отпуск пораньше. Там всего четверо, вместе с этой девицей… Ей точно лучше тебе сдавать, она же со мной в обморок грохнется от неловкости, еще откачивать придется.
— Конечно, — быстро ответила Ирина. Она чувствовала себя так, будто в полуметре от нее с визгом и скрежетом затормозил грузовик.
Яна кривовато улыбнулась.
— Кстати о студенческих байках, — ее глаза блеснули недобрым весельем, и затормозивший грузовик неуловимо качнулся, оживая. — Помнишь, я встречалась с парнем с биофака?
— Да, — настороженно ответила Ирина. — Славный такой.
— Да, он очень хороший, — легко согласилась Яна. — Я попросила сделать его тест ДНК, — она прикоснулась к костяному кулону на шее. — Хотела убедиться.
Грузовик взревел мотором, колеса пришли в движение, и многотонная махина мучительно медленно, неотвратимо двинулась вперед.
— Убедиться в чем? — спросила Ирина, уже зная.
— В том, что кость действительно человеческая.
Ирина демонстративно посмотрела на часы и встала.
— Тебе точно пора в отпуск, — сухо сказала она. — Пересдачу у твоих студентов я приму. Отдыхай, ни о чем не волнуйся.
Нигдеева молча ухмыльнулась в ответ.
Из-под синюшных казенных ламп, безжалостных, круглосуточных, отрицающих внешний мир, — в бледный ветреный полдень. Ольга застыла на крыльце, будто на мгновение потеряла вес, поплыла в этом невесомом, припыленном, забытом свете. Над городом О. дрожал запах робкой зелени. Ветер клеил на туфли липкие оболочки тополевых почек. На пятачке сухого асфальта у служебного входа распластались бродячие собаки, — лежали в полном довольстве, щурились, подставляли тощие животы тусклому солнцу.
Ольга облизнула сухие губы и с преувеличенной сосредоточенностью принялась натягивать куртку. Заметила стаю, поморщилась: непорядок, надо сказать поварам, чтобы перестали уже подкармливать, куда годится, — и тут же забыла, отвернулась, отвлеклась, поглощенная каменной усталостью. Навстречу, шумно дыша и подволакивая ногу, поднялась обмотанная пуховым платком старуха, окинула цепким взглядом усталое Ольгино лицо, разношенные туфли без каблуков, приостановилась: «Доченька, Волоконов где лежит?». «В регистратуру», — машинально ответила Ольга. Старуха неодобрительно качнула головой, прохромала мимо. За спиной грохнула, притянутая мощной пружиной, дверь. Ольга согнулась, нащупывая замок молнии. Разбухшая сумка оттягивала локоть. Глаза защипало; Ольга прижала к ним пальцы, с силой помассировала веки.
