* * *
…Еще в первый раз в санатории врач говорит Филиппу записывать все, что с ним происходит. Тогда Филипп не обращает на совет внимания, но после появления Голодного Мальчика решает, что это стоящая идея: осенний туман, застилающий мозги, может заставить забыть обо всем. Филиппу хочется забыть. Хочется закутаться в вязкое серое беспамятство, как в байковое одеяло, не сопротивляться, когда на глаза опускается тяжелая и теплая бабушкина ладонь. Но если он поддастся, то однажды не сможет вспомнить, зачем накидывать полотенце на зеркало, прежде чем повернуться к нему лицом.
И тогда Голодный Мальчик придет снова.
Филипп понимает, что должен сохранить память, но понимает и другое: нельзя, чтобы кто-то прочел его записи. К счастью, он давно уже придумал, что с этим делать, а в тайнике за кроватью лежит запас особых ниток, к которым он не прикасался с того самого лета. После выписки из санатория Филипп неделю вывязывает встречу с Голодным Мальчиком, а потом решает записать всю историю. Слов, которые когда-то придумала Яна, не хватает, и Филипп изобретает новые знаки, а потом разрабатывает алфавит. Месяцами он завязывает один узел за другим. Пальцы становятся шершавыми, покрываются трещинами и иногда кровят, и тогда Филипп оттирает пятна мыльной тряпочкой, — аккуратно, едва прикасаясь, чтобы нитки не свалялись и не сделали узел нечитаемым. Он мучительно подбирает слова; иногда задача кажется непосильной, но полотнища сплетаются одно за другим, скапливаются под матрасом, и чем больше их становится, тем лучше Филипп понимает, что случилось тем летом. Он как будто рисует картинку из детского журнала, соединяя линиями хаотично разбросанные номера.
Кажется, еще немного, еще одно, может, два полотнища — и он поймет все, но тут нитки кончаются.
Бабушка умирает через день, как будто ее жизнь хранилась в мотках особенных ниток. Филипп убеждается, что Янка врала насчет того, что люди после смерти просто исчезают. Бабушка никуда не исчезает. Подпертая стенками гроба, она кажется даже более внушительной, чем при жизни. Ее присутствие ощущается, когда могилу засыпают комьями рыжей глины. Когда за впервые выдвинутым на середину комнаты круглым столом какие-то люди в костюмах, которых Филипп никогда не видел, чинно и молчаливо поедают кутью и поглядывают на него с брезгливой опаской. И особенно явным ее присутствие становится, когда они уходят. Это выводит из себя. Больше того — это бесит. Бабушка по-прежнему дома. Только теперь она никогда не выйдет из квартиры даже на минутку: мертвецы не ходят по магазинам и не забегают к соседкам одолжить соли и обменяться новостями. Филипп понимает, что если ничего не сделает, то останется под присмотром навсегда.
