— Зыкински, — говорит Ольга. — Дров — хоть жопой жуй. Спички есть?
— Спички детям не игрушка, — важно отвечает Филька, и Яна заливается визгливым хохотом. Ольга тоже начинает смеяться. Филька скромно улыбается, кланяется, прижав руку к груди. Яна закатывается от деланного смеха, хватается за живот и валится на упругий кустарник.
Ольга вдруг резко замолкает.
— Атас! — шепотом вскрикивает она и падает в кусты рядом с Яной. Приподнимает голову, шипит: — Ложись, дурак!
Филька, недоумевая, опускается на четвереньки.
— Ниже! — шипит Ольга.
— Куртку угваздаю, влетит… — огрызается Филька. Ольга с силой пригибает его голову, и он заваливается набок. — Чего привязалась?
— Там два мужика каких-то ходят, — отвечает Ольга и по-пластунски сдвигается на пару метров вперед. Яна ползет следом. Твердые веточки березы скребут по одежде. Поравнявшись с Ольгой, она осторожно приподнимает голову.
Пляжик отсюда не виден — его загораживают несколько кривых лиственниц, растущих ниже по склону. Зато хорошо видно, как вдоль берега идут, настороженно поглядывая по сторонам, какие-то дядьки в брезентовых энцефалитках и сапогах-болотниках. Один — высокий и тощий, в синей вязаной шапочке-петушке. Другой — чуть пониже и поплотнее, в кепке. И оба — с ружьями. Обычные, в общем-то, дядьки. Они даже кажутся Яне знакомыми, но находятся слишком далеко, чтобы рассмотреть лица.
— На утку пошли, — со знанием дела шепчет Яна и хмурится: — Только сейчас не сезон… Браконьеры! — торжествующим шепотом выдает она. Филька скептически фыркает:
— Откуда здесь браконьеры? Это же которые на редких зверей из «Красной книги» охотятся.
— Да нет же. То есть да. Но те, которые не в сезон, — тоже. Сейчас нельзя, утки птенцов выводят, а они…
Ольга резко приподнимается.
— Тогда надо… ну, вспугнуть их? — шепчет она. — Как же… птенцы же… — ее губы начинают дрожать.
Браконьеры уже скрылись за лиственницами, но если хорошенько всмотреться, между ветвями можно различить два светлых пятна брезентовых курток: незнакомцы по-прежнему размеренно шагают вдоль берега, приближаясь к песчаной площадке. Филька тяжело вздыхает. Яна качает головой и берет Ольгу за локоть.
(Папа обтирает пистолет масляной тряпкой, убирает в кобуру и прячет в сейф. С грохотом запирает железную дверцу. В коридоре стоит почти собранный рюкзак. Мама на кухне складывает в стопку чистые отглаженные майки. Завтра папа уезжает в экспедицию, и они не увидят его целых три месяца. «Пап, зачем пистолет? — спрашивает Яна. — У тебя же ружье». — «Начальнику партии нельзя без пистолета. Ружье — на зверя. А это — от плохих людей. Сама понимаешь, места дикие…» Яна затихает, обдумывая новые сведения. В ее представлении дикие места — потому и дикие, что людей там нет, ни хороших, ни плохих. «Каких таких людей?» — спрашивает она. Папа пожимает плечами. «На кого нарвешься… Зэки, например, беглые. Или браконьеры. Мало ли опасного народу в тайге». Незнакомое слово «зэки» Яна пропускает мимо ушей; ей представляются дикие места, полные плохих людей, стреляющих в несчастных редких животных, и папу — совсем одного, с таким маленьким пистолетом в руке. Глазам становится горячо. «Ну, чего скуксилась? — смеется папа. — Лето пролетит — и не заметишь». Яна мотает головой: «Не куксюсь, не куксюсь».)
