Казалось, это сообщение до него не доходит.
— Он умер, Эрик. Мартин нашел его утром на трассе для гольфа в Богстаде. Его… его застрелили, Лиза быстрым движением поднесла руку ко рту — казалось, она хочет подавить крик. Эта девушка умела владеть собой. Эрик побагровел.
— Где он?
— Наши люди сделают все необходимое, — сказал Карл Юрген. — Но теперь, хотя это может показаться жестоким, я должен сразу же задать тебе и фрекен Линд кое-какие вопросы.
Эрик прошел через огромный кабинет назад к столу с двумя телефонами. Он поднял трубку и соединился с коммутатором.
— Прошу меня не беспокоить. Пришлите в приемную фрекен Хансен — пусть она проследит, чтобы ко мне никого не впускали.
Потом он вернулся к нам. В огромном кабинете стояла мертвая тишина.
— Можно мне позвонить Карен? — спросил он. — У нас ведь больше никого нет. Мы одна маленькая семья…
— Да… И пусть приедет сейчас же.
— Но, пожалуйста… расскажи подробности до ее прихода.
Меня поразило, что Эрик не проявил такой же деликатности по отношению к Лизе, хотя Свена любила она, любила настолько, что собиралась выйти за него замуж.
Сообщать подробности Карл Юрген не стал. Он просто описал в нескольких словах кошмарную картину, которую мне пришлось наблюдать на склоне песчаного карьера в Богстаде.
— Вопрос, который я должен тебе задать, вероятно, прозвучит банально, и все же… Были у Свена враги? — спросил он, помолчав.
— Враги?… — повторил Эрик. В это слово он вложил неосознанное презрение. — Морские перевозки — бизнес честный, врагов у нас нет. У нас есть конкуренты, но это входит в правила игры, и нам это нравится. Но мы не содержим ипподромов, театров и не занимаемся антрепренерством.
— А личные враги?
— Ну конечно, нас многие не любят, — сказал Эрик. — Мы зарабатываем кучу денег, а в этой стране к богатым людям относятся плохо. Кроме тех случаев, когда надо оказать помощь дамам-благотворительницам… К тому же на судовладельцев, может быть, за редким исключением смотрят как на богатых пролетариев.
Такой вот парадокс…
Несмотря ни на что, Эрик не потерял способности трезво оценивать мир. Он стал нравиться мне еще больше, чем прежде.
— Фрекен Линд?…
— Нет, — сказала Лиза. — Я тоже не верю, чтобы у него были, как вы их называете, враги. Он такой-то есть он был такой… такой удивительно добрый…
Она тихонько заплакала.
— Мартин?…
— Он мог кого-то раздражать, — признал я. — По тем самым причинам, о которых только что упомянул его брат. Но он был не из тех, кто способен вызвать к себе ненависть.
