— …У них были деньги, которые могли спасти Пребена, но они не желали с ними расстаться. Деньги… Деньги… У них они были, а Пребен должен был жить под вечным гнетом, вечно бояться… Пребен, который в тысячу раз лучше Свена и Эрика, лучше вас всех вместе взятых, лучше…
Она размахивала руками. С губ брызгала пена.
— Вы все ничтожества, плоские, как ползающие по земле черви… Без полета, без фантазии, а Пребен…
— Карен, — вмешался Пребен.
Голос его был ровным и тусклым.
— Карен, замолчи. Твои слова сведут меня с ума. Я не стою ни гроша, я ничтожество.
Ее лицо вдруг сразу преобразилось, смягчилось. Но глаза по-прежнему были странно расширены.
— Нет, Пребен, ты для меня все, весь мир…
— Прошу тебя, Карен, замолчи… Замолчи. Целую осень я прожил в адских муках, подозревая о том, что ты наделала. Но я не верил… Не хотел верить, я все надеялся, все надеялся, что это сон. Спросить тебя я не решался. Но потом… Когда мне привезли эти картины, я понял, что ты натворила. Я разрезал их на кусочки, и мне казалось, я режу на части самого себя. Мне хотелось, чтобы это был я сам…
Казалось, мы, все остальные, просто не существуем. В целом мире были только они двое, две заблудшие, проклятые души.
— …Ради меня ничего не надо было делать — я ведь сказал тебе это еще тогда, в августе, когда ты решила купить картины. Я всего лишь заурядный обманщик. И пусть бы люди узнали, что я фальсификатор, мне все равно.
— Тебе все равно? Если бы люди узнали, что ты… что ты, Пребен, который стоишь больше…
— Хватит! — оборвал он вдруг грубо и жестко. — Говорю тебе, мне все равно. Я ничто, ничто, слышишь ты, ничто. И всегда был ничтожеством. Я бездарный художник-неудачник, я всегда останавливался на полпути.
Я изо всех сил старался это скрыть, всю свою жизнь старался скрыть, что никогда ничего не мог довести до конца. Я не смел признаться в этом, изображая из себя этакого непонятого гения, который и лучше, и значительней других, с большим, как ты выражаешься, полетом. Нет у меня никакого полета. Была просто жалкая попытка добиться признания во всем — во множестве областей, где я так ничего и не достиг. Я ничтожество, говорю тебе, ничтожество…
В глубине души я снял шляпу перед Пребеном Рингстадом.
— Ничтожество… И я это сознавал всегда. Вся моя жизнь была сплошной обман, и к чему он привел? Я даже не смею подумать об этом. Если бы только ты оставила меня в покое…
— Пребен, — сказала она. Это прозвучало как стон.
— Если бы ты оставила меня в покое! Твое обожание сводит меня с ума. Обожание, обожествление издали. Если бы ты была как другие женщины, если бы ты еще могла… или захотела… Не знаю… Но ты хотела спрятаться в башне из слоновой кости, а меня вывесить на стене этакой иконой, на которую должны молиться, только молиться.
